Александр Карнишин - Вся наша жизнь [Сборник; СИ]

Евгений Васильевич быстро и легко акклиматизировался во всех своих поездках. Это другие могли стонать, что время слишком сдвинулось, что не спится, что сердце — бу-бух, бу-бух. А он спал хорошо и дома, и тут, «у самой дальней гавани Сою-у-за» — пропел мысленно, выходя из ванной. За окном вдали сквозь редеющую дымку тумана виднелось большое колесо обозрения. Кажется, или действительно немного повернулось?

Вот же странно. Разве в провинции парки работают? Это только в столице все вылизано и смазано. И деньги еще приносит хозяевам. А тут… Он заметил ярко-красную кабинку, потом отвернулся от окна, одеваясь. Повернулся — точно, двигается. Не быстро, но заметно. Вот уже и синяя поднимается вверх. А за ней тянется зеленая, потом желтая. Яркое колесо, веселое. И даже, кажется, музыка с той стороны доносится. После работы Евгений Васильевич прошел вдоль изгороди. Парк был окружен высоким забором из крепких стальных прутьев толщиной в два пальца, заостренных кверху. Если сам парк выглядел совершенно диким и неустроенным, то трехметровый забор, наоборот, блестел свежей черной краской.

— А где у вас тут вход в парк? — спросил он у девушек в холле гостиницы, забирая свой ключ. Они очень удивились странному вопросу, но потом дисциплинированно долго вспоминали, даже звонили кому-то, чтобы выяснить. Все же гость спросил — надо реагировать. Ответили в конце концов, что в парк вход закрыт, потому что в парк никто не ходит. Там теперь все аварийное.

И поэтому строго запрещено. Вот когда деньги будут, город парком займется. А пока — извините. Ну, в принципе, понятное и знакомое дело. Да и не нужен ему этот парк — что он, ребенок, что ли? Подавай ему качелей-каруселей, что ли? Вот только, поднявшись в номер, даже не разуваясь еще, Евгений Васильевич прошел к окну и увидел на самой верхней точке колеса обозрения желтую кабину. Тумана вечером уже не было — все было видно исключительно четко и хорошо. На яркой зелени соседнего холма — желтая. А утром там была красная. Это точно. Он поискал, как открыть окно — там все же звучала музыка. Там, вдалеке, звучала, хоть и негромко совсем — но пластиковые окна были наглухо закрыты, все ручки и запоры сняты, а вентиляция шла только через решетку воздуховода под потолком. На другой день он спросил о парке в офисе, на работе. Тут тоже все удивились, долго сами вспоминали, потом созванивались, искали в Интернете что-то, но ничего добавить не смогли. Да, парк закрыт. В парк доступ запрещен. Поэтому и забор такой высокий и крепкий, чтобы никто не пострадал. А то, мало ли, дети вдруг туда полезут. Или вот еще приезжие, кто не знает, что нельзя. А — нельзя. Понимаете, да? Ночью снились странные сны. Спалось легко и просто — зря пугали долгой акклиматизацией. На работе было все странно и зыбко. То есть, служебное задание вроде как есть. И вот есть место, где надо что-то делать. Но — зачем? Все чем-то заняты, все работают свою повседневную работу. Так что он уже сам находил, что еще надо бы исправить, сам исправлял, сам потом показывал, выслушивая благодарности и постоянное:

— Что бы мы без вас делали! А что бы делали… Работали бы, как и без него работали. Ну, поправил мелочи. Ну, облегчил немного работу. Но ведь работали как-то до его приезда. И неплохо, кстати, работали. В отчетах этот дальний филиал хвалили. С работы пошел пешком. Предлагали подвезти — тут никто почти не ходит пешком. Не принято у них ходить пешком. Но он всегда гулял по новым городам. Вот и тут. Отказался с улыбкой. Что тут идти?

Двадцать минут? Полчаса — это если стоять на каждом перекрестке и в местные красоты всматриваться. Но не по центральной улице пошел, а узенькой двухэтажной Курильской. Мимо старой школы, пахнущей краской, мимо детского сада, где как раз разбирали детей и машины стояли плотно, подмигивая друг другу, мимо березок. Улица упиралась прямо в решетку парка. Евгений Васильевич остановился и посмотрел вправо и влево. Вправо дорога шла, никуда не сворачивая, а забор парка упирался точно в угол гостиницы. Это, выходит, где-то там на седьмом этаже его окно, и из него как раз парк виден и колесо обозрения. Он прислушался. Но шум проезжающих машин перебивал все другие звуки. Никакой музыки или детских криков слышно не было. Хотя, если парк закрыт, так и не должно быть ни музыки, ни криков. Евгений Васильевич посмотрел на часы. Потом задумчиво оглянулся на заходящее солнце. До темноты еще два часа. Это, как минимум. И он пошел налево вдоль решетки, трогая иногда крепкие стальные прутья. Забор тянулся и тянулся. За ним было темно и зелено. Трава там стояла высокая, и никто ее не косил, жужжа оранжевыми косилками на широких ремнях. Иногда в просветы между кустами просматривались старые серые асфальтовые дорожки, засыпанные прошлогодней черной листвой. Евгений Васильевич посмотрел вперед, дальше — там улица переходила в настоящую дорогу, уходя за холм. Местные называли эти холмы сопками. Забор так и тянулся вдоль дороги. Пора было возвращаться. Пора было ужинать. Ночью уже, хорошо перед тем поужинав и крепко выпив — так-то он почти не пил, но в командировке себе позволял — Евгений Васильевич вышел на высокой бетонное крыльцо. Глубоко дышал. Смотрел на луну.