Михаил Гаёхо - На ступеньке, бегущей вниз

Летящая в воздухе пуля, пуля одна, пуля другая, выстрел, вспышка, звук, лежащий на линии выстрела глаз, и другой, не лежащий на линии выстрела.

Нестор продолжал видеть предметы в разные мгновения их существования: Пуля и пистолет, пуля в стволе, пуля висящая в воздухе, одна пуля, другая пуля, пистолет со спущенным курком, пистолет со взведенным курком, выстрел как дым из дула, вспышка и звук, пуля и глаз, по-отдельности – пуля и глаз, пуля и глаз. Стоящий в дверном проеме человек в шляпе (милиционер ведь тоже человек, это правильно), и он же лежащий на полу с простреленной головой, и рядом человек с бородой (милиционер, разумеется, это верно). И еще желтые розовые лица под козырьками фуражек, которые развеялись‑растворились под ветром как сахар, но все равно стояли, коснея в своих старых позах. За ними старухи в черном, их зонтики, палки. Круг зрения стремительно расширялся. Нестор уже видел весь мыльный пузырь, внутри которого находился, со всей его радугой и бликами, со всеми отражениями в его стенках, и эхом слов, со всем многочисленным населением. Да он сам и был всем этим – всем, всеми и каждым – милиционерами, старухами, человеком с бородой и человеком в шляпе, и множеством других людей, имена которых он только сейчас узнавал. Безобидный маньяк Бенджамин – это тоже был он, и Родион, осужденный вечно проламывать головы старушкам, был он, и Борис, которого звали Боб, со своим гвоздем в сапоге, и даже Лиля, ею он тоже был (это странно было представить, но оказалось только щекотно). И кролик в белом, прыгающий по зеленой траве, тоже был он (по траве, потому что косыми заячьими глазами он видел траву и зелень там, где человечьими – только минеральное покрытие пола). Нестор поднимался вверх над картиной, смеясь и посылая из облаков молнии, и под собой видел сквозь толщу земли туннели, налитые электрическим светом. Он отпускал теченье событий вперед, давая свету погаснуть, подземной воде течь по стенам, в темноте обрушиться сводам. И тогда на пыльной и опустевшей к этому времени земной поверхности прорисовывался некий огромный, не подлежащий расшифровке иероглиф, видный из космоса.

И тут над головой Нестора раздался тихий стеклянный звук, который, собственно, не только сейчас раздался, а был слышен все время.

Нестор спал и слышал, как подает звуки его мобильник, нуждающийся в зарядке.

Но он спал крепко и не просыпался, поэтому можно сказать, что он ничего и не слышал.

А когда позвонил будильник, Нестор сразу проснулся.

Он всегда просыпался сразу. Иногда просыпался даже раньше звонка будильника.

Потому что у каждого человека есть внутренние часы в голове и красная кнопка в кармане.

Он встал, оделся. Не спеша позавтракал. Вышел на улицу.

В метро, когда Нестор спускался на эскалаторе, рядом с ним стояла женщина с хозяйственной сумкой, а ступенькою выше – два человека. Один был с бородой, другой – в шляпе. О женщине сказать нечего, а человек с бородой и человек в шляпе были не теми двумя, кого Нестор видел во сне, – ничего общего. Но он про это не знал – не мог знать, потому что в памяти ничего не осталось.

У Нестора не было ни клаустрофобии и никаких других страхов. И если бы на встречном эскалаторе поднимающиеся вверх люди начали бы кашлять один за другим, это, наверное, не смутило бы его, и он продолжал бы спокойно спускаться, не тяготясь неотвратимостью этого движения. И даже если бы кого-нибудь там стошнило, он не обратил бы на это внимания.

Вдруг – до низа было еще далеко – Нестор услышал короткий стеклянный звук, словно ложечкой стукнули о край стакана. Звук был тихий, но слышен был ясно. Он не был похож на тревожный сигнал мобильника, кроме того звук шел откуда-то сверху, а телефон Нестор успел подзарядить утром.

Когда Нестор стоял на платформе в ожидании поезда, звук отчетливо повторился – тихий, стеклянный, – и тогда Нестор повернулся к стоящему рядом человеку в шляпе.

– Вы слышите, – спросил его Нестор, – или это звенит у меня в ушах?