Михаил Гаёхо - На ступеньке, бегущей вниз

Времени нет, есть только иллюзия времени, порядок осмотра предметов немощным человеческим взглядом, который не в силах охватить их все разом, а только горстку.

Собственно, вместо слова «предмет» следовало бы употребить другое слово – может быть, «образ предмета» (нечто, хранящееся в глубинных структурах мозга), но тогда и слово «взгляд» пришлось бы заменить неизвестно на что. И то же самое со всеми другими словами, которые изначально предназначены для описания как бы реального мира, а не снов и галлюцинаций. Если же речь идет о мире иллюзий, то нет существенной разницы между предметом и образом. А взгляд, разумеется, возможен только мысленный. Между прочим, в иллюзорном мире этот взгляд равнозначен действию: посмотреть – это все равно что выбрать. При этом выбирающий взгляд пропускает мимо несообразное (может быть, нажимает, условно говоря, красную кнопку – кто его знает), поэтому получившаяся картина выглядит осмысленной – лысина располагается на голове, шляпа на лысине, кулак в руке у начальника и дубинка в полоску – тоже.

В той же степени осмысленными выглядят изменения пейзажа (здесь мы имеем длинный продолжающийся взгляд на предметы, уже ставшие знакомыми). То есть, шляпа может лететь, кружась, в воздухе, а лысина – нет. Она, может быть, и полетела бы, но смотрящий вперед взгляд пропустит такой вариант мимо. А если предположить, что и усмотрит что-нибудь подобное, выходящее из ряда, то даст, условно говоря, откат, нажимая красную кнопку.

А шляпа, когда ее бросили, может лететь, звеня и подпрыгивая, и даже пролететь насквозь через стену, и это будет принято взглядом, с пониманием того, что оно – иллюзия, как, впрочем, и все остальное.

Но мысль, внутренняя словесная речь – это тоже существующий вне времени порядок осмотра, выбор слов из толпы, из общего хора, в котором немощному человеческому слуху невозможно услышать больше одного слова – выбор, как бы случайный, но с подобием осмысленности результата, в окружающем иллюзорном мире существующий вне времени, но дающий иллюзию времени.

И эти две иллюзии – иллюзия слуха и иллюзия взгляда – они могут существовать независимо друг от друга, и иллюзорное время, в котором они протекают, оказывается свое для каждого процесса. Свое для каждого – так две киноленты, цепочки кадров, могут быть запущены независимо друг от друга и с разной скоростью.

Так думал Нестор, когда его бросили спиной вперед в мрак кромешный – темную яму с крысами.

Но он не упал, брошенный, а как бы завис в сером тумане.

Слова мысленной речи текли своим путем, а взгляд терялся в тумане, не находя предмета, на котором мог бы остановиться.

Время мысли текло, время взгляда – стояло.

Никакого предмета нельзя было увидеть или почувствовать другим способом, а думать можно было сколько угодно, и Нестор думал.

У него было несколько главных мыслей, которые чередовались, правильно сменяя друг друга или невпопад перебивая.

Он думал, что завис в этом сером тумане, остановившись в падении, может быть, из-за телесного страха упасть спиной вперед в темную яму с крысами. Тогда это был бы единственный, какой он мог вспомнить, пример непосредственно исполненного желания.

Он думал о словах и предметах. Слово – это в некотором роде тоже предмет. И мысль – это тоже предмет во внутреннем пространстве иллюзий. Хотя, надо сказать, мысль – это не только произносимое мысленно слово. В пространстве иллюзий всё – мысль. Шляпа на лысине, нож в сапоге, тяжелый кулак в руке бригадира. Автомат по продаже сосисок – это предмет, забывший о том, что он – мысль. А слово «сосиска», мысленно произнесенное, – это мысль, не решающаяся признаться предметом.

Нестор думал также, что мир иллюзий вокруг угрожал стать реально плотным. Стена, по которой он стучал кулаком, была твердой. Реальными были голод и жажда. Настоящим, болезненно ощутимым, был удар тяжелого кулака бригадира. И что будет, если данные ему иллюзии закостенеют, укрепившись во взаимных связях, обоснованиях, законах природы. Вещи получат объяснение. Нож будет ножом, гвоздь – гвоздем, и топорик не будет откликаться на имя. И каждый из них – будет только куском железа, который можно отдать в переплавку. А свет, который сейчас просто свет в темноте, и тьма не объяла его, будет обязан нуждаться в источнике. В лампе, в которой прячется нить накаливания, по которой бегут электроны. Для них протянуты провода. Они движутся по законам Ампера, Кулона, еще кого-нибудь. Где-то там еще было какое-то правило буравчика. И сунув пальцы в розетку, можно будет узнать величину напряжения. А стенки, доски и пол под ногами будут построены из прочных атомов, условно неделимых. В сильный микроскоп их можно будет увидеть.