Нил Шустерман - Грязь на наших ботинках

— Слушай внимательно, Таннер, — продолжал тем временем директор. — Когда мы прибудем на Примордий, само наше выживание будет зависеть от того, насколько мы сплочены как коллектив. Никто не сможет позволить себе аутсайдерство, цена за это слишком высока. Ты меня понимаешь?

Таннер, конечно, кивнул, но мнение своё оставил при себе. Всю жизнь он был как раз ин- сайдером, запертым в стальном корпусе гигантского крутящегося барабана, который кто-то зашвырнул в космическое пространство. Весь его мир (и мир всех, кого он знал) ограничивался пределами маленького сельскохозяйственного городка, втиснутого в цилиндр меньше мили в диаметре. Вот когда они приземлятся, тут-то он и станет аутсайдером, сразу и как можно скорее. И это будет потрясающе!

Дома у Таннера на холодильнике красовалась записка от папы. На ней значилось: «Ушёл к врачу, буду до обеда». Бумажка болталась тут уже больше года. Боль у папы в груди оказалась совсем не изжогой. К обеду он не вернулся и уже никогда ни к какому обеду не вернётся, но записку Таннер не отрывал: так можно было воображать, что папа сейчас уже на дороге домой. Уж если кому и суждено воскреснуть из мёртвых, так это Таннерову папаше. Вот кто был настоящий решатель проблем!

Мамы Таннер лишился ещё во младенчестве и со дня смерти отца — то есть лет с тринадцати — принадлежал исключительно себе самому. Сейчас ему уже стукнуло четырнадцать, но чувствовал он себя гораздо старше. Может, там, на Земле, детям такого возраста и не дозволялось разгуливать самим по себе, но тут, на М-Бике, никто вроде бы не возражал — точнее говоря, всем было наплевать. Таннер сам пахал свои два акра, сам сеял и сам собирал урожай. Ну, то есть когда ему хватало воды на полив. Сейчас, когда и временные и водные ресурсы жёстко контролировались, Таннер тянул только пол-акра, а тут особо не расторгуешься. Ни на продажу, ни на мену продукта почти не хватало. А ведь были и такие, кому приходилось ещё хуже. Таннер всё время экономил, чтобы подбросить что-нибудь Морене Босолей с дедушкой, чья ферма прогорела в ноль. Вот и сегодня Таннер собрал кое-каких овощей — картошки, лука, брокколи (составлявших основную часть его урожая) — и вышел в полый цилиндр, который высокопарно называл домом.

Вполне возможно, думал Таннер, на человека постороннего М-Бик произвёл бы большое впечатление — но только на чужака, который не провёл в нём всю свою чёртову жизнь. Снаружи он выглядел как исполинская консервная банка, крутящаяся вокруг своей оси, но внутри ошеломлённому землянину предстала бы сюрреалистическая картина: обычный сельский ландшафт, прилепившийся к внутренней поверхности банки под действием центробежной силы. Если смотреть в сторону горизонта, пейзаж перед тобой начинал плавно круглиться вверх, и некоторое время спустя ты уже любовался перевёрнутой фермой прямо у себя над головой, на расстоянии примерно мили; после этого земля, обежав полный круг, приветливо хлопала тебя сзади по плечу.

Внутренняя биосфера — биоцилиндр, если уж на то пошло, — М-Бика насчитывала полмили в ширину и чуть больше двух с половиной в длину. Если всю эту землю распластать на плоскости, говаривали старики, она окажется размером ровнёхонько с Центральный парк. Что такое Центральный парк, уже никто не помнил. Когда Таннер был маленьким, он думал, что если бежать достаточно быстро, можно преодолеть центробежную силу и выплыть в середину барабана… но со временем понял, что некоторые силы слишком могущественны, чтобы с ними спорить.

Дугу пахотных земель пунктиром размечали усадьбы — на самом деле типовые инкубаторские домики, спроектированные так, чтобы выглядеть очаровательно старомодными… чему несколько мешал тот факт, что все они были из нержавеющей стали.

Главная дорога извивалась вдоль всей окружности барабана единой волнистой петлёй, словно кусающая собственный хвост змея. Ферма Босолеев находилась в четверти оборота от таннеровской, прямо у дороги. Правда, чтобы добраться туда, нужно было миновать зону отдыха, а там, уж как пить дать, поработать мишенью для одноклассников. Конечно, там торчали все обычные активисты во главе с Оушеном Клингсмитом и его ближайшими клевретами. И, конечно, все они охотно бросили баскетбол ради нового развлечения.

Оушен занимал самую верхушку местной пищевой цепи. Блистательный представитель человеческой породы, чьё будущее заранее было высечено на скрижалях истории новой колонии, — ещё бы, при таком-то семействе. Мама юного Клингсмита заседала в городском совете, а отец ведал распределением водных ресурсов. Каким бы ни оказался новый мир, жизнь Оушена в нём будет усыпана розами (разумеется, без шипов), можете не сомневаться.