Андрей Лазарчук: Гиперборейская чума

— Почти да. Какого черта, Панкратов? Вы ведь, в сущности, разорили Россию… а я тут с вами пью. И почему-то без отвращения. Кстати, плесните-ка… Чем вы это объясните?

— Я? Разорил? Сильно сказано… Хотя… Надо будет посчитать. Но конечно, отщипнули порядочно. Спорить не буду. Да только и без нас…— Он вдруг задумался. — Черт его знает, что стало бы без нас. Не столько в том наша вина, что хапали себе, сколько в том, что других хапать учили.

— Чтобы спрятать мертвый лист, он сажает мертвый лес? — спросил Крис.

Панкратов продолжительным взглядом посмотрел на него, потом несколько раз кивнул — уже думая, похоже, о другом.

— Вот и Хасановна! — вдруг обрадовался Марков.

Он вскочил и побежал помогать.

— Если честно, то мне это так надоело…— сказал Панкратов. — Достали они меня, паразиты, как сорок тысяч братьев достать не могут… Ладно, когда жратву им туда, коньяк и лопаты посылаешь, а когда еще и танки… нет. Не желаю участвовать. Асы, ваны, пандавы, кауравы, титаны… надоели. И все.

— А чем там все кончилось у Сережи с Эши… с этим… с Эдом?

— Ничем хорошим, как вы понимаете. Не хочу об этом. Сережа… я чувствую, что виноват перед ним. Не нашел сразу, не узнал… моя вина. А потом, когда узнал, где он и кто он… надо было более настойчиво пробиваться к его памяти, к той, забытой, личности. То есть я старался, но вижу, что недостаточно. Испугался, что у него начнется раздвоение. Он ведь и без того… — Панкратов пошевелил пальцами у виска. — С проблемами. Вот я и решил тогда: буду поддерживать исподтишка… Он ведь и Эшигедэя не узнал, когда тот к нему пришел.

— Узнал, — сказал Крис.

— Нет. Он его возненавидел — не сразу, постепенно — но сам не знал почему. Шумно вернулся Марков, принялся раскладывать по столу какие-то свертки, банки… Хасановна, взяв предложенный стакан, прищурилась на Панкратова.

— Ну, что, Илья Кронидович? Ваша карта бита? Рухнула вековая мечта о мировом господстве? Панкратов встал.

— Я хочу выпить за то, — сказал он, — чтобы наши мечты всегда оставались мечтами. Так они гораздо красивее. Особенно когда видишь все это с изнанки.

Брякнули кубики льда.

— Зато никому не поклонялись так охотно, как неведомому богу, — сказал Крис. — И этим можно утешаться.

— Богу-снабженцу, — проворчал Панкратов и снова потянулся к бутылке. — Говорила мне Марысичка: если бы ты застрелил генерал-губернатора, то твоим именем по крайней мере назвали бы детский сад…

— Все революции погибли из-за людского тщеславия, — мудро сказала Хасановна. — Подлинные вожди и герои существуют в безвестности.

— И боги, — добавил Крис.

— Памятник неизвестному богу, — сказал Те-решков. — Пионеры, вечный огонь, венки от правительства…

— Или павшему ангелу, — добавил Марков.

— Типун вам на язык! — испугалась Хасановна.

— Ой, — сказал Терешков, — и правда, чего это я…

— Все это ерунда, — сказал Панкратов. — Уже столько всего наболтали, что можно ничего не бояться. Ребята! Дора Хасановна! Объясните дураку: почему всем от меня было что-то нужно — деньги, бессмертие, билет до Гипербореи, — а вам ничего? Что вы — другие? Или это вы нормальные, а те…

— Брось, — сказал Марков. — Все это плешь. Вот лед кончился — это да. Это плохо. Не люблю я виски без льда. Особенно в жару.

— Лед — кончился… А вы знаете хоть, почему кончился лед? Когда вы швырнули эту базу…

— Мы тут ни при чем. Ты нам хоть это не шей.

— Без вас так или иначе не обошлось — хотели вы того или нет… Так вот — в ледники улетела чертова уйма термита. Больше тридцати тысяч тонн. Плюс энергетический потенциал этих шестидесяти тысяч лет… Вот вам и конец ледникового периода. Дора Хасановна, если я правильно помню, первоначально этот термит для чего предназначался?..

— Правильно я товарищу Бокию тебя расстрелять предлагала! — сварливо сказала Хасановна.

— Ничего не правильно. Для чего предназначался, на те цели и был израсходован. Обогрев Арктики. В чем состав преступления? Вон, Гольф-стрим до сих пор функционирует исправно…

— А кого он обслуживает, этот твой Гольфстрим? То-то и оно! Пригрели Европу…

— Кстати, о Европе. Хасановна, ребята! Только не перебивайте меня, ладно? Мы все примерно в одном положении: одинокие и потерянные в этом времени людишки. И в ближайшем будущем нам ничего не светит. Так? Значит, мы можем что? Сидеть в переходе и играть на трубе, или забивать козла, или писать мемуары… Так делают почти все. Это тривиально. Крис, ведь вам найти какую-нибудь вещь — несложно. У меня помойка денег. Ребятам тоже хватит поезда под откос пущать — война кончилась…