Майкл. Гилберт - Искатель. 2009. Выпуск №1

— Ладно, на обратном пути… У меня жена вот-вот…

— Родит?

До Моздока добрались без приключений, если не считать того, что дважды глох двигатель. Но водитель быстро приводил его в чувство. Привычная для изношенных милицейских машин история.

Тимохин не удивился тому, что совещание прошло для галочки. Получив пустые указания, они собрались в обратный путь. Встали впереди «КамАЗа», кузов которого ломился от мешков с мукой, сахаром, коробок с тушенкой, сгущенкой, ящиков с водкой и прочей всякой всячиной, и тронулись.

Дорога назад показалась трудной. «КамАЗ» ревел, взбираясь на горку. Гудел, спускаясь вниз. «УАЗ» почему-то ловил все камни подряд, которые еще недавно объезжал.

— Ты что? — Тимохин посмотрел на водителя. — Гуманитарку опробовал?

— Ачто… Мягкая…

— Мы же улетим в обрыв…

— Э, командир! Я такого не допущу… Когда милиционер выпивши, он рулит лучше…

Тимохин хотел приказать остановиться, но подменить водителя было некем. Он сам не водил. К тому же в грузовике шофер оказался тоже подшофе.

Возвращаться назад? Но где брать замену? Начнут разбираться и обвинят его, что недосмотрел. Ждать, пока протрезвеют? Но. крутом горы. Появятся чеченцы, и тогда они окажутся легкой добычей. У них не было даже рации, чтобы запросить подмогу.

Что делать?

Что?

— Командир! Не нервничай, — беспечно крутил баранку водитель.

Машина еще чаще наскакивала на колдобины.

Тимохин сжал автомат на коленях и, всматриваясь в дорожную дугу, не мог принять никакого решения.

В сумерках показалась россыпь огней, очертились дома станицы.

Тимохин увидел, как забелел круг на крыше.

«Хотел позвонить, — вспомнил утренний разговор, когда ехали в Моздок. — Нет, лучше не буду».

Но тут прорезался голос водителя:

— Командир! Ты хотел п-звонить…

Не успел ответить: «Да помолчал бы!» — как водитель:

— Иди звони! Тебе… минут… А то прижало…

— Алкоголик чертов!

Автомобиль остановился.

Его обогнал с ревом «КамАЗ» и скрылся в полутьме.

Тимохин решал: «Звонить — не звонить? Ну, свинья, теперь подожди меня».

Выбрался из кабины и направился к воротам.

— Хозяин! — ударил кулаком.

— Чего нада?

— Звонить можно…

— Звонить, захади…

Повернись судьба иначе, Тимохин всю оставшуюся жизнь благодарил бы это. Но…

Жена обрадовалась:

— Папчик!

— Что, уже?

— Да нет! Но шевелится… Кулачками бьет…

— Любочка! Держись…

— Ильюшенька!.. Ты держись, держись… Ты ведь не на прогулке…

— Что ты, на прогулке! Вот, выехал в станицу… Звоню тебе…

— Ой, лучше не выезжай! Сиди за забором…

— Буду, буду сидеть…

— Я тебя очень, очень…

— Любочка…

Когда расплатился с хозяином и вышел на улицу, водитель уже дергал ручку передач.

Обратил внимание на осветившие «Жигули», промчавшиеся вперед.

— Без номеров, — заметил, запрыгивая на сиденье.

Тут «УАЗ» дернулся, остановился, снова дернулся, а потом с возгласом водителя «Но, милая!» рванул в темноту.

«Через пятнадцать минут будем дома», — подумал Тимохин, чувствуя приближение сна.

До поселка оставалось десять километров. По обочинам расправили ветви деревья яблоневого сада, за которыми в густую синеву уходили предгорья Кавказских хребтов. Машина, выбирая путь, уже реже налетала на камни.

«Больше с Чепраковым не поеду, — решил Тимохин. — Ни за что».

Вдруг лучи фар вырвали из темноты странный объект: «Жигули» перегородили дорогу. Что это? Дорожно-транспортное происшествие? И следом от «Жигулей» сверкнуло огнем. Шквалом пуль хлестнуло по милицейской машине, в секунды искрошило лобовое стекло, пробило радиатор.

…Тимохин помнил, как вывалился из кабины… Как поджал под себя автомат… Как потянул спусковой крючок… Как вспыхнули «Жигули» и следом рвануло… Как тянул стонущего сержанта… Как припал губами к луже… Как кто-то пнул в ботинок… Как склонились над ним люди в милицейской мышиной форме…

А как развели над ним руки, он уже не помнил.

Не мог помнить…

В коридоре общежития Люба встретила соседку — сотрудницу паспортного стола.

— Кто-то из наших попал в переделку, — мельком сказала та.

«Это не мой муж, — подумала Люба. — Я с ним вчера разговаривала».

Все равно стало жалко пострадавшего.

— Когда же это все закончится! — произнесла в сердцах.

— А никогда… Ты знаешь, если не Чечня, все равно что-то найдут другое…

Кто этот пострадавший, Любе сообщили вечером. Повторили фамилию. Фамилия на «т» врезалась лезвием, но она все равно не поверила. «Нет-нет», — гнала от себя плохие мысли. Гнала, когда все выражали ей соболезнования. Гнала до тех пор, пока не увидела своими глазами. Илья лежал в цинковом гробу с очень спокойным, ушедшим в себя выражением лица со вздернутым подбородком. Ран не было видно. Их скрывало солдатское покрывало. Любу зазнобило, закачало, она в исступлении накрыла тело.