Тимур Литовченко: До комунизма оставалось лет пятнадцать-двадцать

"Тропинка к тебе травой зарастет, Надгробная надпись сотрется, Слезы уймутся и горе пройдет, Но счастье назад не вернется."

Надписи все были старинные, дореволюционные еще, с буквами "ять". Рассеянно глядя на могилы Юрия Яновского и Днепровой-Чайки, девушка думала, до чего ж это верно: все проходит, даже горе. А СЧАСТЬЕ НЕ ВОЗВРАЩАЕТСЯ. С другой стороны, вот лежат два писателя (хотя имя Днепровой-Чайки для нее - ОТКРЫТИЕ), которых наверняка хоронили писатели же - а ни единой столь же ТЕПЛОЙ, ПЕЧАЛЬНОЙ и ПРАВДИВОЙ строчки на их памятниках НЕТ! Да что же это за маститые писатели тогда, если им нечего сказать В ТАКОЙ МОМЕНТ!.. Света прошла еще немного, миновала могилу Народного артиста СССР Юрия Шумского... и вдруг увидела МИЛИЦИОНЕРА! Со скучающим видом он прогуливался перед грандиозным гранитным монументом. Да, он ОХРАНЯЛ! Но кого? И зачем охранять могилу? Чтобы мертвец не сбежал?.. Света нервно хихикнула. Милиционер как бы невзначай посмотрел в ее сторону. НЕ ПРЯМО НА НЕЕ ПОСМОТРЕЛ, но немного левее. БЕГЛО так глянул. Девушка приблизилась к монументу. Милиционер повернулся к ней спиной и пошел прочь. МЕДЛЕННО пошел, даже СЛИШКОМ медленно. Свете казалось, что он ВНИМАТЕЛЬНО СЛУШАЕТ, что происходит сзади. Девушка остановилась напротив памятника и прочла:

ДОВОДОВ ОСИП АЛЕКСЕЕВИЧ 7.8.1907 - 20.10.1963

Справа на монументе вытесана огромная каменная голова. Зачесанные назад волосы, залысины на высоком лбу, сосредоточенный взгляд каменных глаз, сжатые губы, немного великоватый для такого лица нос...

А ЛИЦО-ТО ЗНАКОМОЕ!

Вот гранит оживает, меняет цвет. Под головой появляются строгий черный костюм, белая рубашка, галстук. В глазах из ЖИВОГО КАМНЯ застыл испуг, граничащий с неподдельным ужасом. На правом виске шелушится грим, отваливается кусками, словно отсыревшая штукатурка. Под ним открывается круглая почерневшая рана... Света не видела устремившегося к ней милиционера, не слышала криков Ольги Васильевны и ребят. Вокруг быстро темнело, с неба, или во всяком случае СВЕРХУ звучал траурный марш Мендельсона...

* * *

- И все же хоть убей не пойму, зачем мы здесь! Мышка громко расхохоталась этому "ХОТЬ УБЕЙ" в применении к МЕРТВОМУ ПОЛТОРА ГОДА человеку, Миша и Соня понимающе заулыбались. Девушка взяла Юру за руку и попыталась растолковать: - Тебе же говорили: готовится подобающая встреча одного из тех, кто организовал замывание Бабьего Яра. - Экзекуцию ему устроим,- веско пообещал Миша, довольно потирая руки.- Как у Ярослава Гашека: "Торжественная порка", "Продолжение торжественной порки"*. Хорошо сказано!

_____________________________________________________________________ * Названия III и IV частей "Похождений бравого солдата Швейка" (прим. авт.). _____________________________________________________________________

Юру передернуло от этих слов. Он попробовал уточнить: - Так что, его... прямо так и выдерут? - чем вызвал новый приступ убийственного смеха Мышки. - В "Швейке", между прочим, никакой порки нет и в помине. Просто воинские части отправляют на фронт как "пушечное мясо". И все. У нас тоже не будет никакого рукоприкладства, за этим уж присмотрят, не бойся,веско пообещал гитарист.- Смешной ты все-таки, Юра. Не знаешь даже обычных способов ПОРАЗВЛЕКАТЬСЯ здесь. Да если бы ты не был таким дремучим невеждой и хоть изредка перечитывал "Князя Серебряного", то знал бы, как происходит экзекуция. Тут Миша встал на цыпочки, засеменил перед ними, загнусавил: - Здоров будь, царь наш батюшка Иоанн Васильевич! Здоров будь, городской голова наш Осип Лексеевич! - кланяясь после каждого "здоров будь". - Сам все увидишь и сам все скажешь,- подтвердила Соня.- Главное, не бойся: в нужный момент нужные слова приходят сами. - А ты устраивала кому-нибудь экзекуцию? - с замиранием сердца спросил Юра. - Не Я, а МЫ,- ответила девушка.- Много, ОЧЕНЬ много людей, НАШИХ и НЕ НАШИХ организовали Бабий Яр, и все они ОЧЕНЬ ЗАСЛУЖИЛИ И ЗАСЛУЖИВАЮТ ГОРЯЧУЮ ВСТРЕЧУ. А ты... Неужели ты думаешь, что самое страшное наказание ДЛЯ ДУШИ - высечь розгами ТЕЛО! Мертвому телу вдобавок не больно. Кроме этого несправедливо, чтобы из-за души страдала материальная оболочка. СТОЛЬ БУКВАЛЬНО наказывают лишь НАВЕРХУ. А САМОЕ большое наслаждение и САМОЕ страшное наказание (тут уж с какой стороны смотреть) - это ГОВОРИТЬ ПРАВДУ В ГЛАЗА. Юноша опустился на земляной пол, поудобнее устроился у ног Сони, обхватил голову руками и принялся думать, что же он скажет этому человеку, которого сейчас увидит впервые. Но мысли путались, сплетались и разбегались подобно железнодорожным рельсам на большой товарной станции. Гитарист сказал, что будут хоронить Осипа Алексеевича Доводова, председателя Горсовета. Закопают его там, где с черного потолка свешивается упираясь в самый пол уродливый нарост, напоминающий то ли гигантский сталактит, то ли опрокинутую пирамиду. Юра помнил, как подобная пирамида росла над попавшим в сель трамваем. НАВЕРХУ вот была яма, ЗДЕСЬ же - сталактит на потолке. Когда яму закопают, все вернется на место, а на земляном полу останется гроб. Скоро он будет крайний в правильном ряду других гробов, некоторые из которых победнее, но подавляющее большинство весьма богатые, некоторые полуистлевшие, изъеденные червями, а некоторые новехонькие. Говорят, это центральная аллея Байкового кладбища, однако при жизни Юра здесь никогда не бывал. Вообще-то странно будет видеть такого большого начальника, запросто стоять с ним лицом к лицу. Юноша помнил, что мама много писала в разные инстанции насчет квартиры, и самой высокой из этих инстанций был как раз Горсовет (ей советовали обратиться в Це-Ка, однако она так и не отважилась, несмотря на неисчерпаемую решимость добиться отдельной квартиры; Юра знал, чего боится мама: никакими "погорельцами" они на самом деле не были, папа погиб на фронте КАК-ТО ПЛОХО, НЕ ТАК КАК НАДО, и его вдова до сих пор ОПАСАЛАСЬ НЕОЖИДАННОСТЕЙ от партии, как и от ОРГАНОВ). Значит, вопрос об их квартире решал этот самый Доводов. То есть не решал, потому что мама все время ругалась, что все ее письма "спускают" назад в районный Исполком. А потом бабушка Маня вернулась в село и там умерла (затосковала в городе, а ИЗ-ЗА ПАПЫ они даже на похороны к ней не поехали, просто оборвали все связи, и концы в воду! ищите их где хотите), старший брат подался в Узбекистан, сестра вышла замуж и переехала, и мама осталась в коммуналке с Юрой, а два человека в комнате - разве это тесно, гражданка Петриченко?! Да и младший сын вот-вот пойдет в армию служить... И никакой квартирной проблемы для них более не существовало. А сынок-то не в армию ушел, а НА ТОТ СВЕТ. Дезертировал, подлая душа, как батя... А ТЬМА - КАК ШТРАФНОЙ БАТАЛЬОН... Но что же все-таки сказать Доводову? "Ох и сволочь Вы, Осип Алексеевич, если в подчиненном Вам городе такая жизнь!" Нет, ругаться сходу, да еще по адресу незнакомого человека - некрасиво как-то, да и вообще Юра не ругался почти. Вот Мышка - другое дело... "Ох и плохим предгорсовета Вы были, если..." Нет, не годится. На месте Бабьего Яра как раз и предполагалось выстроить побольше новых домов, чтоб меньше было коммуналок. При чем здесь коммуналки, в самом деле?! Вот прицепились некстати... "И охота была Вам, Осип Алексеевич, затевать стройку в таком месте..." А чего тебе-то было соваться в ПРОКЛЯТОЕ место! Сам виноват. М-да-а-а, положение... Юноша оглянулся кругом и удивился, сколько народу появилось, пока он раздумывал. И все больше в белых одеждах, как Миша и Соня, с сияющими лицами. Есть и такие, как он, НОРМАЛЬНЫЕ обитатели преисподней, объединенные чем-то неуловимым, ОБЩИМ в выражении глаз. Некоторые вроде бы ЗНАКОМЫ Юре, ВИДЕНЫ прежде, давным-давно. ПОЛТОРА ГОДА ТОМУ НАЗАД... Гитарист разговорился с женщиной средних лет. У ее белоснежного платья нет откидного капюшона, который ПРИДУМАЛА себе Соня (странно это: как можно ПРИДУМАТЬ одежду или часть тела, волосы, например? Оказывается, можно, хотя юноша до сих пор не понимал, КАК это делать), юбка спадает до щиколоток ровными складками, рукава точно надуты, на голове чепчик с "рожками". Когда женщина поворачивалась лицом к Юре, он поражался ее красоте. Была она чем-то похожа на Катерину, которую изобразил на своей картине Шевченко. Только Катерина была молоденькая и грустная, а эта постарше и веселая, да к тому же ПРОСВЕТЛЕННАЯ. - Опять он с ней снюхивается,- прозвучал над ухом недовольный хриплый голос Мышки.- Как же, оба стихоплеты, БРАТ И СЕСТРА по перу, перья им в задницу обоим! СОПЕРНИКИ вшивые, шмотки белые... Девица зашипела сквозь сцепленные зубы, повернулась на сломанных каблучках и призывно покачивая бедрами пошла прочь, но неожиданно махнула рукой, рассмеялась беззлобно и сказала: - Ну и пусть. - Вот это уже не похоже на Мышку. Никак не похоже, правда?.. Соня опустилась на земляной пол рядом с юношей и ласково обняла его за плечи. - Это та самая поэтесса, которой Мышка боещала выцарапать глаза? - Она, она. Правда, ее желание столь же бессмысленно, как желание Чубика побить Мишу. Помнишь, они ссорились из-за Сталина? - Конечно, помню. Кстати, давненько не видно матроса. Мышка ушла. Миша, кажется, потерял к ним всякий интерес. Одна Соня как всегда рядом. Распадается и без того непрочная компания! Как бы в подтверждение Юра услышал слова девушки: - Поссорились, помирились, а все же разошлись. Мише бы в ЭКЗЕКУЦИИ поучаствовать, а потом только мы его и видели в преисподней! Уйдет он отсюда, уйдет своей дорогой... В этот момент Юре показалось, что он наконец понял СМЫСЛ этих полутора лет, проведенных во тьме: все, чего ему не хватало и что от него требовалось - СДЕЛАТЬ НАКОНЕЦ ВЫБОР И ИДТИ НАМЕЧЕННЫМ ПУТЕМ. ЗДЕСЬ все находится в состоянии покоя; ДВИЖЕНИЕ В ЛЮБУЮ СТОРОНУ означало немедленный ВЫХОД В ИНОЙ МИР. ТЬМА была этаким ПЕРЕСЫЛЬНЫМ ПУНКТОМ, все дороги вели в нее; сама же она дорогой не была. НАЧАТЬ движение можно было лишь ПРЕСЫТИВШИСЬ ожиданием. Это же так просто! И именно об этом говорил Сонин дедушка: "Желаю вам ОСТАВИТЬ ЗДЕСЬ свои свечки и поскорее уйти". В самом деле, очень все просто. Но Юра тут же испугался. Обладатели белой одежды устремлялись ВО ВТОРОЙ, БОЛЕЕ ВЫСОКИЙ МИР. Значит... Соня тоже готова уйти туда?! А как же он!!! - Соня, а как же... как же...- юноша не мог произнести ни одного местоимения: ни "я", ни "ты", ни "мы",- лишь открывал и закрывал рот, как рыба, да бессмысленно хлопал глазами. - Ради тебя я пропустила один Духов день. Потерплю. Тут все пришедшие засуетились, зашикали и начали пододвигаться поближе к свисающему с потолка наросту. "Несут, несут," - слышалось отовсюду. А сверху МЯГКИМИ НЕВИДИМЫМИ ВОЛНАМИ накатывался траурный марш Мендельсона, приближался, ЛИЛСЯ вдоль аллеи точно некая материальная субстанция. Юра и Соня стояли в толпе плечом к плечу. Никто здесь не распоряжался, не командовал другими, но каждый молча занимал то место, какое ДОЛЖЕН БЫЛ ЗАНЯТЬ согласуясь с внутренним чувством. Высокий старик, совершенно седой, в странной СЕРЕБРИСТОЙ одежде стоял возле самого сталактита. Позади него полумесяцем расположились БЕЛЫЕ личности, из которых юноша наглядно знал лишь Старого Сему и КАТЕРИНУ, незадолго перед тем беседовавшую с Мишей. Еще дальше расположились ОБЫКНОВЕННЫЕ (среди которых находился и Юра), а позади всех - опять же БЕЛЫЕ. Света здесь было столько, что никто почти не принес неугасимых свечей. Однако старик в серебристом зачем-то держал на ладони маленькую свечку, правда, незажженную (хотя совершенно непонятно было, зачем ЕМУ какой бы то ни было источник света). Пока все ждали начала похорон, Юра напряженно обдумывал слова девушки: долго ли она будет ждать, не бросит ли его, когда ей все же надоест ожидание и так далее,- как вдруг поймал себя на том, что в последнее время РАЗМЫШЛЯЕТ СЛИШКОМ МНОГО, просто НЕОБЫЧАЙНО МНОГО, что на него совершенно не похоже. Нет, не только все его здешние знакомые изменились - ОН САМ ТАКЖЕ ИЗМЕНИЛСЯ! В этом все дело. Только что посетившее его озарение насчет дальнейшего ПУТИ отнюдь не случайно. Судьба до срока безжалостно вырвала его из жизни и бросила в ЧЕРНОТУ; он отбыл здесь свою ССЫЛКУ и СОЗРЕЛ, как постепенно дозревает в темном месте зеленый помидор. И наконец понял главное: