Н Ляшко - Минучая смерть

В горле Феди запершило. Он дослушал ротмистра и, наливая голос ленью, тихо спросил:

- А почему же она не сказала, какие я вещи взял у нее?

Ротмистр смазал улыбкой губы и успокаивающе поднял руку:

- О, это пустяки! Мы знаем, какие вещи, они у нас.

Вас должно тревожить то, что вы взяли эти вещи не у Александры Семеновны, а в типографии местного комитета этой самой... ну, партии...

Федя почувствовал, что ротмистр не знает, какие вещи он взял и8 типографии, в чем они были, и решил играть свою роль смелее:

- В какой типографии? Чего вы хотите от меня?

Ротмистр верил в силу своих глаз, уставился ими в глаза Феди и зашептал:

- Я, поверьте, я ничего от вас не хочу. Разве у меня могут быть основания желать вам зла? Вот именно потому, что их нет у меня, я и пришел к вам в такую пору. Вам надо лишь указать, кому вы сдали эти вещи, больше ничего.

"Ага, ты думаешь, я один переносил вещи? Значит, все у тебя враки, и ты ловишь меня", - обрадовался Федя и, округлив глаза, взволнованно проговорил;

- Я в тот вечер ни у кого никаких вещей не брал!

Ротмистр погладил усы и просветлел:

- Знаете, я был уверен в этом. Вопросы я задаю вам пишешь формально, лично я ни на чем не настаиваю, ибо, -ибо...

Он запнулся и, как бы делая над собой усилие, сказал:

- Ибо, между нами, конечно, говоря, я расположен почему-то к вам и верю, что вы обманывать меня не станете. Вам надо только помочь мне распутать это. Ну, укажите, где и с кем вы были тогда с сумерек по момент ареста. Это необходимо для того, чтобы я смог показаниями свидетелей доказать вашу непричастность к этому и освободить вас. Где вы были?

"Эх, и ловок же!" - подумал Федя и, помедлив немного, спросил:

- А если я был у мужней жены?

Ротмистр перекосил губы и приосанился:

- Господин Жаворонков, оставьте шутки. Вас подозревают в тяжелом преступлении, и вы не мешайте мне, пока вас не потребовали в Петербург. Там с вами будут говорить иначе.

Феде было ясно, что ротмистр все обдумали заранее распределил места своим улыбкам, смущениям, испугам. Это занимало его, во ему не хотелось, чтобы ротмистр уловил в его голосе нотки игры, и он обиженно протянул:

- Ну да-а, мне шутить нельзя, а вам можно.

- Помилуйте, разве я шучу? Я среди ночи явился, хотя, кажется, не обязан делать этого...

Федя до боли прижал к колену кулак и глухо забормотал:

- Выходит, мне еще благодарить вас надо. Взяли меня, лишусь я на заводе места. Ну и ладно. По-вашему, значит, я виноват в чем-то. Вот и орудуйте, доказывайте, судите.

А мороки вашей мне не надо. И без нее тошно, надоело...

Федя положил ногу на ногу и отвел в сторону глаза.

- Позвольте, - всполошился ротмистр, - вы что же, отказываетесь разговаривать со мною? Благодарю, благодарю...

Он раскрыл портфель и зашуршал бумагами. Федя представлялся ему уже сбитым с толку, добрым, влюбленным теленком. В то, что у него хватит выдержки на длительное молчание, он не верил и улыбался. Федя морщил лоб и досадовал на себя: "Напрасно я сразу не отказался разговаривать с ними". От сознания, что больше ему не надо вапоминать свои показания, что он не даст ротмистру повода поймать его на противоречиях, ему было спокойно, даже весело.

В руках ротмистра шуршали бумаги, за дверью мерно ходил надзиратель. "А далеко ушел бы, кабы шел", - подумал о нем Федя и принялся считать его шаги. На второй тысяче ротмистр сбил его:

- Ну-с, будем продолжать? Я вас понимаю: иногда необходимо собраться с мыслями, а?

Федя покосился на часы, отметил, что промолчал больше получаса, и перевел взгляд на окна. Фонарь освещал решетку, на ней бисеринками сверкали капли не то дождя не то растаявшего снега. "Скоро зима уже. У отца от сырости мозжит нога, а эти подлецы разворотили печку..."

- Да неужели вы серьезно решили не отвечать мне? - опять нарушил тишину ротмистр и, подождав немного, поднялся: - Посмотрим, но предупреждаю: я начинаю менять мнение о вас. Уведите!

В камеру Федя шел с усмешкой: "Взял? Погоди, еще возьмешь". От расспросов Казакова он отмахнулся:

- А ничего особенного. Какой-то барин допрашивал.

Теперь долго не придет.

И не пойди ротмистр после допроса к знакомым на ужин, так и случилось бы. За ужином было весело, ротмистр выпил больше, чем надо, за картами почувствовал себя легким, сильным, рассказал о молчании Феди и прищелкнул пальцами:

- Но мы его отучим подражать пломбированным вертопрахам, отучим, у нас для этого есть пикантненькие методы...

С мыслью о Феде,ротмистр ехал домой, с мыслью о нем проснулся, то и дело щелкал пальцами и бормотал; - Посмотрим, посмотрим! - и раньше обыкновенного поехал в жандармское.