ФилипДик Дик - Человек в высоком замке

— Вы пытаетесь упрекнуть меня в том, что находится вне сферы моей компетенции, — вздохнул консул.

— Дерьмо собачье, — спокойно ответил Тагоми. — Да, я именно это и хотел сказать.

— Это не тот способ, каким ведут дела цивилизованные люди, — поморщился консул. — Вами руководят обида и желание мести, в то время как речь идет об обычной формальности, не предусматривающей участия личных чувств. — Он швырнул сигарету на пол, повернулся и пошел прочь.

— Подберите свою вонючую гадость! — слабо крикнул ему вслед Тагоми, но консул уже завернул за угол.

— Детское поведение, — вздохнул Тагоми и, обернувшись к Рэймси, добавил: — Вы были свидетелем типичной инфантильной реакции.

Нетвердой походкой он направился в сторону своего кабинета. Не хватало воздуха. Боль внезапно пронзила левое предплечье, пошла вниз, и в тот момент, когда добралась до кончиков пальцев, кто-то словно бы схватил его грудную клетку гигантской ладонью и сжал. «Ох», — только и успел он сказать, но вслух ли, нет — не понял. Перед ним лежал уже не ковер, но какой-то сноп разноцветных огней, искр. Красных, ярких, брызжущих во все стороны.

«Помогите, мистер Рэймси, — он попытался крикнуть, но звука не получилось. — Ну пожалуйста…» Он споткнулся, стал валиться вперед. Никто не поддержит.

Пока он падал, успел нашарить в кармане серебряный треугольничек, навязанный ему мистером Чилдэном. «Не спас он меня! Не помог».

Рухнул на пол. Больно ударился коленями и локтями, почувствовал, как пахнет ковер. Рэймси наконец кинулся к нему, что-то бормоча. «Это он для душевного равновесия».

— Небольшой сердечный приступ, — с трудом прохрипел Тагоми.

К нему подбежали люди, подняли, понесли на кушетку.

— Не волнуйтесь, сэр, — сказал кто-то из них.

— Сообщите, пожалуйста, жене, — попросил Тагоми.

Он слышал завывание «скорой помощи». И уличный шум. Какие-то люди входили и выходили, его накрыли одеялом. Сняли галстук, расстегнули воротник.

— Теперь лучше, — произнес он. Он лежал удобно, не пытаясь пошевелиться. «Все одно — карьере конец, — решил он. — Немецкий консул поднимет шум. Примется рассуждать о цивилизованных манерах. Видимо, имеет на то право».

В любом случае дело сделано. По крайней мере, что касается его, Тагоми, части. А об остальном пусть договариваются Токио и группировки в Германии. А он вышел из игры.

«А я-то думал, что речь пойдет о пластмассах… — еще раз усмехнулся он. — Серьезный торговец пресс-формами. Оракул-то угадал, предупреждал меня, а я…»

— Снимите с него костюм, — раздался чей-то голос. «Тон вполне уверенный, — улыбнулся Тагоми. — Для врача уверенность — это все. И не только для врача».

«Может ли это быть ответом? То, что со мной сейчас произошло? — подумал он. — Организм лучше меня знает, что требуется? Время отдохнуть, отойти от игры. Хотя бы на время отдохнуть. Ничего не поделаешь, приходится соглашаться.

А что мне сказал Оракул, когда я спрашивал его в последний раз? В кабинете, когда на полу лежали два покойника? Шестьдесят один. „Чжун Фу“, „Внутренняя правда“. „Даже вепрям и рыбам — счастье“. Даже им — потому что они самые глупые среди всех тварей, слишком упрямы, ничем их не убедишь. Как я сам. Оракул имел в виду меня. И то, что я никогда до конца ничего не пойму, такова уж моя натура. Или то, что происходит со мной, и есть внутренняя правда? Какое из двух этих мнений истинное?»

Я подожду. Потом пойму которое.

Возможно, сразу оба.

В тот же день к вечеру полицейский офицер, гремя ключами, открыл камеру Фрэнка Фринка и сказал, чтобы тот собирал вещички.

Вскоре Фринк обнаружил, что стоит на тротуаре, неподалеку от остановки «Керн-стрит», кругом снуют толпы пешеходов, а по улице носятся автобусы, сигналящие машины и орущие что-то рикши. Вечерело, воздух был прохладен. Фринк постоял-постоял да и пошел заодно с другими через перекресток.

«Непонятно, как арестовали, — подумал он. — И почему, без всякой причины… А теперь точно так же выпустили».

В участке ему не сказали ничего, просто отдали сверточек с вещами, бумажник, очки, прочую мелочь и вернулись к своим делам, а именно — продолжили возиться с каким-то подобранным на улице пьянчужкой.

«Чудеса, да и только, — подумал Фринк. — Отпустили… Меня давно уже были должны везти на самолете в Германию, навстречу гибели».

Он все еще не мог поверить в случившееся. И в арест, и в освобождение. Совершенно нереальное. Он свернул на небольшую улочку, шел, глядя на закрытые лавки, переступал мусор, разносимый по тротуару ветром.