Джордж Макдональд - Лилит

- Я благодарю вас, мадам. А теперь не будете ли вы столь любезны и не расскажете ли мне что-нибудь о Малютках - дружочках? Они долго заботились обо мне. Кто они, или что из себя представляют? И как они тут оказались? Эти дети - большее из чудес, которые повстречались мне здесь, в этом мире, который сам по себе чудесен.

- В Булике вам могли бы пролить немного света на этот предмет. Один древний стих в дворцовой библиотеке сказал мне (естественно, никто там не смог бы его прочитать), и это явственно видно из тех строк, что, когда Дружочки пройдут сквозь многие беды, и узнают, наконец, свое собственное имя, они заполнят страну, и великаны будут служить им.

- К тому времени они ведь вырастут немного? Или нет? - сказал я.

- Да, они подрастут, но все-таки не вырастут. Можно вырасти и не стать взрослым, можно чуть подрасти, а можно - очень, и все в одно и то же время, то есть стать старше из-за того, что не стать более взрослым!

- Странные эти ваши слова, мадам! - возразил я. - Но, я слышал, говорят, что некоторые слова из-за того, что слишком много значат, кажутся пустыми!

- Это правда, и поэтому эти слова будут когда-нибудь поняты. Было бы хорошо, если бы принцесса Булики прислушалась к тому, о чем взывает к ней ежедневно с утра до вечера само молчание здешних земель. Но она далеко не так умна, чтобы что-то разобрать.

- Тогда, я полагаю, когда дружочки подрастут, вода вернется на их земли?

- Не совсем так. Когда они действительно возжаждут, тогда они получат воду, а когда они получат воду, они вырастут. Чтобы расти, им нужна вода. И она уже течет - там, внизу.

- Я дважды слышал эти воды, - сказал я, - однажды, когда я лежал и дожидался луны - а когда я проснулся, светило солнце! А в другой раз, когда я лежал избитый до полусмерти плохими великанами, и оба раза я слышал голоса в воде, и оба раза они меня излечили.

Женщина ни разу не повернула головы и держалась все время чуть впереди меня, но мне было слышно каждое слово, которое слетало с ее губ, и ее голос сильно напоминал мне голос женщины в доме смерти. Большую часть того, о чем она говорила, я не понимал, и, следовательно, не мог и запомнить. Но я забыл, что я когда-то ее боялся.

Мы шли и шли, и пересекли широкую полосу песка, прежде чем добраться до дома. Его фундамент стоял в глубоком песке, но я заметил, что под ним скала. С виду дом напоминал дом могильщика, но стены его были толще. Дверь, тяжелая и крепкая, немедленно открылась в большую голую комнату, в которой было два маленьких окна одно напротив другого. Окна были без стекол.

Хозяйка вошла первой в открытую дверь, из которой лился лунный свет, и сразу прошла в самый дальний конец, взяла ткань, длинный белый кусок ткани с пола, и обмотала ею свою голову и лицо. Затем она закрыла вторую дверь, через которую проникал свет луны, зажгла маленький фонарь, который стоял на камине, и повернулась, чтобы встретить меня.

- Вы желанный гость здесь, мистер Уэйн, - сказала она, обратившись ко мне по имени, которое я забыл. - Прием, оказанный вам, будет скуден, но, так как ночь еще не прошла, а день не близок, лучше вам быть по эту сторону порога. Здесь вы будете в безопасности, а небольшая нужда лучше, чем большие невзгоды.

- Искренне признателен вам, мадам, - ответил я, - но, так как вы знаете то имя, которое я не смог вам назвать, не могу ли я узнать ваше?

- Меня зовут Мара, - ответила она.

Мне вспомнился могильщик и маленькая черная кошечка.

- Некоторые люди принимают меня за жену Лота, плачущую над Содомом, а некоторые думают, что я - Рахиль, оплакивающая своих детей, но я ни та, ни другая.

- И снова благодарю вас, Мара, - сказал я. - Могу я отдохнуть здесь, на полу, пока не придет утро?

- Поднимитесь по этой лестнице, - ответила она. - Вас ждет кровать, на которой некоторым удается отдохнуть лучше, нежели они предполагают, а некоторые просыпаются всю ночь и спят весь следующий день. Это не слишком удобно, но это лучше, чем песок; к тому же гиены не унюхают вас здесь!

Лестница, крутая и узкая, поднималась прямо из комнаты на чердак, большой и нештукатуренный, с одним широким и низким слуховым окном. Под наклонной крышей стояла узкая кровать, и от вида ее, накрытой белым покрывалом, меня пробрала дрожь, так ярко она напомнила мне ложа в палате смерти. На столе лежал сухой хлеб, рядом с ним - чашка холодной воды. Долгие месяцы я не ел ничего, кроме фруктов, и сейчас для меня это было просто лакомство.

- Когда наступит темнота, я должна буду вас покинуть, - произнесла хозяйка откуда-то снизу. - Этот фонарь у меня только один, и мне сегодня ночью необходимо кое-что сделать.