Роберт Рид - Герой

— Разве ты не прелесть? В целом свете не найти лучше!

Я инстинктивно оглянулся на Блондиночку. В волнении она была еще прелестней. Если ее и обидели слова Родни, это никак не повлияло на выражение ее лица и на позу перед нагромождением мониторов. С полных губ то и дело слетал шепот:

— Родни… Осторожнее…

Внезапно ее синие глаза широко раскрылись, на лице появилось не то удивление, не то страх — первый сигнал, что случилось нечто непредвиденное. Я опять сосредоточился на картинке с камеры Родни.

— Поворачивается! — крикнул Гром. — Видишь, хвост?!

— Вижу, — грозно ответил Родни. — А теперь? Где он?..

— Возвращается! — завизжала Блондиночка.

С проворством, вроде бы несовместимым с его размерами, дорадо вонзился в горячий восходящий поток, потом развернулся, уронив одно крыло на несколько сот метров, а в следующее мгновение снова ворвался в поток, расправив крылья, чтобы вместе с горячим воздухом стремительно рвануться вверх.

Огромное туловище то сжималось, как шарик, то снова разбухало, хватая облачка с такой прытью, что у меня от этого зрелища пересохло во рту, а горло перехватил спазм.

Дорадо был огромен, но при этом состоял из множества мелких существ. Подобно медузе «португальский кораблик», он был колонией примитивных созданий. Вспомнив эту странность, я вспомнил и сопутствующую подробность: чтобы совершать такие стремительные движения, он должен быть густо пронизан нервными волокнами.

А при следующей вспышке молнии дорадо показался блеклым и гладким…

Откуда-то донесся тихий мужской голос. Родни спокойно сообщал зрителям:

— Включаю двигатели и рву когти!

Эти деловитые, неподобающие моменту слова были тут же заглушены ревом, и на ближних ко мне экранах дорадо за мгновение вырос до невероятных размеров.

— Проклятие! — сказал Родни, на сей раз не так спокойно. Секунда — и он в ярости, все равно не соответствующей разворачивающейся у нас перед глазами трагедии, добавил: — Реактор не действует.

Блондиночка издала нечеловеческий визг.

Долго еще, удивляясь самому себе, я стоял в глупой озадаченности, почему ничего больше не вижу, хотя должен видеть все, и почему этот великолепный дорадо, наблюдаемый теперь с большой высоты, выглядит таким одиноким.

Красота осталась в одиночестве. Больше ничто не порхало с ним рядом в безумном воздушном океане.

— Он еще жив, — сказал кто-то, кажется, Гром. Сказал удивленно, с сомнением, сопровождая эти простые слова скрипучим дыханием. — Корабль у чудища в брюхе. Видите?

Гром обращался не ко мне, и я глядел не на него. Я снова и снова прокручивал момент заглатывания — с разных точек, применяя разные скорости воспроизведения. Родни снова и снова закладывал последний вираж и исчезал в чудовищной пасти вместе с флаером, отбросившим правое крылышко.

— Действительно, — раздался испуганный писк, наверное, Блондиночки.

Я наблюдал, как бронированный корпус на одном крыле проваливается в пасть к дорадо, как существо захлопывает, а потом раскрывает ее, пытаясь выплюнуть несъедобный кусок. Но Родни то ли слишком далеко забрался, то ли слишком прочно застрял. Челюсти снова сжались, мышцы и язык попытались протолкнуть стальную капсулу с царапающим крылом обратно в глотку…

Захватывающее получилось зрелище, почти невероятное! Даже человеку, зарабатывающему на жизнь съемкой причудливых зрелищ, нечасто выдается увидеть нечто по-настоящему новое, поистине превосходящее воображение. Но ничего не поделать — выдалось. Родни оказался современным Ионой — и я, презирая себя, радовался этой трагедии, ибо ни о чем лучшем не мог мечтать.

— Сделай же что-нибудь! — взмолился кто-то, кажется, Андерлол.

Я переключил экраны на синхронное воспроизведение, обернулся и поинтересовался:

— Откуда вы знаете, что он жив?

— Видите биомедицинские сигналы? — Блондиночка указала на совершенно не доступную мне цифирь. — Жуткие помехи, но сигнал прорывается. У Родни продолжает биться сердце.

Никогда бы не догадался, что эта барабанная дробь — биение человеческого сердца!

— Итак, что мы предпримем? — опять подал голос Андерлол. — Каковы наши возможности?

Непросто говорить о каких-то возможностях; даже задавать какие-то вопросы нелепо. Тем более нелепо на них отвечать. Впрочем, Гром уже все обдумал, потому что у него нашелся ответ:

— Дорадо не сможет переварить это блюдо и попытается от него избавиться. Видите? Он уже проталкивает корабль ближе к выходу.