Дмитрий Сергеев - Заповедник чувств

Наконец, я увидел синюю кофту, мелькающую в кустах. Я вышел из своей норы встретить Хилину. Она принесла еще одну сумку. В ней тоже были продукты и еще два одеяла.

– Тебя уже ищут. Приехала особая аварийная команда. Они привезли с собой переносную установку ВСБ и завтра начнут прощупывать остров по секторам. Меня уже спрашивали о тебе. Я решила тоже бежать. В гроте хватит места двоим. У меня есть один план… Я скажу после.

Темнота осела в низинах. Только в океанском просторе отражался холодный и безнадежно сиротливый отсвет вечного пояса астероидов. Закутавшись в одеяла, мы сидели тесно прижавшись друг к другу. Хилина говорила:

– …Искусства тоже умерли. Да иначе и не могло быть. Люди, не знающие чувства, не способны понять ни музыку, ни живопись. А чувства умерли очень скоро. ВСБ устранила опасности, дала каждому возмож ность без всякого риска изведать любое наслаждение. И людт^ решили, что наслаждение – и есть чувство. Вначале был век разгула. Многие даже опасались, что именно от этого погибнет человечество. Но и разгул скоро наскучил – наступила апатия. Всякое наслаждение приедается очень быстро, особенно когда оно легко доступно. Только чувства живут долго, но люди уже забыли, что это такое. Они думают: чувства – есть наслаждения…

– Я уже говорила: этот остров заповедник чувств. Сейчас он открыт для избранных. Когда им наскучивает жизнь, они едут сюда, чтобы пощекотать нервы. Вначале были такие, которые в самом деле испытывали чувства и рисковали выйти за ограду. Теперь таких не стало. Они только издали поглядывают на заповедные скалы и лес, поглядывают с вожделением и страхом. Поэтому они так и поразились, увидев тебя, когда ты пришел из-за ограды.

– Я всегда убегала за ограду тайком, – мне бы запретили, если б узнали. Я открыла здесь старую библиотеку и стала читать, потом научилась понимать музыку. Я замечала: чем больше я нахожусь на воле, за оградой, тем глубже начинаю чувствовать и понимать искусство. Я завидую тем, которые жили раньше, до ВСБ, до века Благоденствия. Правда, и тогда были глухие к чувствам – именно они больше всего любили наслаждения… И были трусы – это те, кто не способен одолеть страх в себе. Они становились подлецами, чтобы другие не разгадали, что они трусы. Так всегда было…

Громкий протяжный вопль – в нем слышались боль и отчаяние – принесло издали. Он замер внезапно, словно потух, достигнув самого сильного напряжения. Вслед за ним пронесся стрекочущий выкрик, полный торжества и радости. И несколько таких же голосов, только более тихих, отозвались на него.

– Это змар подстерег вепля на водопое и задрал, – объяснила Хилина. – В ее голосе мне послышалась зависть. – У них идет своя жизнь. Вольная.

Я слышал другие таинственные звуки ночи, и Хилина каждый раз объясняла мне, что они значат. На острове шла таинственная, незнакомая для меня жизнь, и я завидовал этим веплям и змарам, которых никто не оберегал от опасностей.

Я отыскал в тейноте руку Хилины. Прикосновение к ее холодным пальцам наполнило меня пронзительным чувством ответственности за ее судьбу и желанием сделать ее счастливой.

На следующий день утром начали прочесывание острова. Из нашего укрытия мы видели, как пятеро в форме служителей ВСБ выкатили за ограду передвижную установку и стали прощупывать заросли излучателями. Ничто живое в радиусе на триста метров не могло укрыться от них. Перепуганные обитатели леса удирали в глубь острова. На первый участок понадобилось почти два часа. При таких темпах они не скоро доберутся до нас. Во всяком случае сегодняшней ночью мы можем еще не опасаться их. А чтобы прощупать весь остров, понадобится не меньше месяца. Сделав эти расчеты, я успокоился и повеселел.

– Они не найдут нас, – сказал я. – Когда доберутся сюда, мы поднимемся кверху, а когда они придут в горы, спустимся назад.

– У нас продуктов всего на четыре дня, – возразила Хилина. Она вовсе не разделяла моего оптимизма, глазами затравленного зверя смотрела вниз, где в зарослях поблескивали жгуты гибких антенн излучателей.

– Я стану охотиться, наконец, мы сможем воровать со склада. – Я был настроен решительно и воинственно, и готовился защищать себя и ее-нашу свободу. – Неужели ты хочешь сдаться без сопротивления?

– Я не об этом, – сказала она и подняла на меня свои большие глаза, в которых была печаль. – Мы сможем долго еще сопротивляться: неделю, месяц, может быть, годы… Но что дальше?

– Мы будем свободны! Разве этого мало?