Юрий Манов - Тринадцатый апостол

А секретарь продолжал:

— Ты не торопись, посмотри на девку, можа, понравится. Нюрк, подь сюды! И покажись.

На сцену медленно поднялась молодая женщина вся в черном, скинула платок, и зал ахнул. Да, красавица, иначе не скажешь: тонкий прямой нос, длинные ресницы, голубые глаза и коса цвета спелой пшеницы в руку толщиной.

— Что, паря, не ожидал? — ехидно хихикнул секретарь. — Можа, очки дать, чтобы поближе рассмотреть?

Зал радостно заржал — секретарь был отомщен.

— Как, хороша девка? — спросил он танкиста.

— Ой хороша, — наконец выдавил танкист.

— То-то! А ты, Анюта, люб ли тебе этот молодец?

— А что, люб! — неожиданно услышал Семенов. Красавица подошла к танкисту и смачно поцеловала его в закопченные уста.

Зал радостно взревел.

— В принципе я холостой, и нам жениться не запрещается, но… — Красавица удостоила танкиста второго поцелуя. — Но я на службе, надо бы хоть сообщить… — И в третий раз Анна впилась в губы лейтенанта.

— Соглашайся, солдатик, — прокричал со своего места старейшина. — А то зацелует девка до смерти. Девка-то голодная: Нуриев, царство ему небесное, стоит признать, совсем никудышный казак был, все боле по кабакам.

Казаки веселились от души: танкисту был обещан доступ к рации, дабы он смог доложить начальству и испросить отпуск для свадьбы, а до этого он получал от круга чин… старшего лейтенанта и вытащенный недавно из болота танк Т-90, который все равно никак не могут завести.

Под вопли «Любо! Любо!» Анюта свела обалдевшего жениха в зал, села рядышком и нежно положила голову на плечико танкиста.

Крепыш, сидевший рядом с Семеновым, смеялся до слез, но, перед тем как выйти в центр сцены, крепыш неожиданно сжал руку Семенову и прошептал:

— Постарайся попасть в полицию, тогда уйдешь!

— Известный вам казак Васька Полудурок, — объявил секретарь. — 42 года, дельный человек, старатель и промысловик. Ну, историю вы его знаете, ушел в тайгу на промысел, а когда вернулся, жинку свою застал с казаком Петром Хоем, кличка… ну, вы знаете. Петьке он голову проломил, жинку тоже порешить хотел, но не догнал. Баба в тайге застудилась и сейчас на излечении у матери. Обвиняется, помимо прочего, в сопротивлении казачьей полиции, есаулу Бормотову набил фингал, старшине Клюеву выбил три зуба.

— Что скажешь, казак?

Крепыш встал, поклонился:

— В том, что с казаками драться полез, винюсь, сами знаете, заведусь — хрен остановишь. За остальное не взыщите, не вижу вины своей.

— Что скажете, старики?

В этот раз старики совещались значительно дольше, наконец один совсем седой встал и тонким голоском провозгласил:

— Виновен в буянстве. За норов строптивый должон ответить, и жены ему больше не видать. Опять же семью кормильца лишил.

Секретарь полистал толстую амбарную книгу, почесал за ухом, наконец изрек:

— Казак Васька по кличке Полудурок наказывается штрафом в тысячу золотых рублей в пользу семьи Петра Хоя, кличку вы знаете, в сто рублей в пользу есаула Бормотова за фингал и триста рублей в пользу старшины Клюева за три выбитых зуба. А также штрафом в пятьсот рублей в пользу казачьей общины за буйство и двумя десятками ударов кнута для остужения нрава принародно. Также казак Полудурок должен год отслужить в полиции рядовым казаком на общественных началах. Жинка Васьки Полудурка с этой минуты считается бабой свободной и ежели в течение года не выйдет замуж, будет считаться гулящей. Ваське Полудурку строго-настрого запрещается не только жинке бывшей морду бить, но и подходить к ней за два забора. Как, казачки?

— Любо! любо! — заревел зал. — Васька — мужик зажиточный, он заплатит.

Семенов почему-то сразу понял, что его оставят напоследок.

Секретарь сделал многозначительную паузу. Наконец изрек:

— Сергей Семенов, бывший офицер ОМОН, майор-апостол!

В зале воцарилась гробовая тишина. «О Господи!» — раздался чей-то голос.

— Найден у поселка Хвойный, полузамерзший, артелью Серафима Сторова. По предварительной договоренности со стариками судить его будут «крестники» апостолов. В кругу есть такие?

Поднялось несколько рук.

— Что скажешь, апостол?

Семенов встал, молча вышел в центр сцены:

— Я не понимаю, в чем меня обвиняют…

— Блин, да я его ж знаю! — сказал крепкий коротышка в телогрейке на бобровом меху. — Он меня с Москвы вез. Три года впаяли с отработкой на бобровой ферме. Спасибо, майор Семенов. — Коротышка встал и низко поклонился. — К хорошему делу пристроили, а то бы до сих пор бутылки собирал на Казанском вокзале.