Алексей Вязовский: Тринадцатый апостол. Том II [СИ]

В полночь, воспользовавшись темнотой и сильным ветром, принесшим на своих крыльях в Александрию песчаную бурю, во дворец префекта Египта проник неизвестный. Темная, облегающая одежда и сажа на лице, сделали его невидимым для легионеров, обходящих дозором крепостную стену. Свет факелов освещал лишь небольшой участок, к тому же луна то и дело скрывалась за облаками и за мутной пеленой, принесенной из пустыни взвеси.

Незнакомец ловко забросил обмотанную тряпками кошку за зубцы стены и начал быстро подниматься по веревке, цепляясь ногами за узлы на ней. Ветер раскачивал веревку, затрудняя его подъем, но зато его завывания заглушали любой шум.

Втиснувшись в узкую щель амбразуры, мужчина замер и словно слился с тенью — мимо как раз проходил очередной патруль. Позвякивали доспехи легионеров, металлические гвозди на подошве их калиг громыхали по каменным мостовым. Солдаты лениво спорили, обсуждая свою недавнюю игру в кости, и ругали песчаную бурю, сплевывая шелуху от орехов себе под ноги.

Дождавшись прохода охраны, “невидимка” бесшумно скользнул в открытую галерею, которую освещали лишь редкие факелы. Их пламя потрескивало на сквозняке и отбрасывало вокруг себя рваные, мечущиеся тени. Еще один быстрый бросок кошки, стремительное восхождение по второй стене — и вот уже ночной гость оказался наверху. Легионеры, стоящие на угловых башнях, тоже его не услышали и не увидели, хоть и были сегодня настороже.

Выход с верхнего яруса крепости охранялся часовым, но он задумчиво разглядывал ночную Александрию, сняв с головы шлем. Здесь наверху ветер завывал еще громче, делая шаги лазутчика неслышными. Он сделал скользящую петлю из веревки, на цыпочках подкрался к беспечному легионеру со спины. Быстрым движением ловко накинул удавку на шею солдату и резко ее затянул. Пальцы стражника попытались схватить и оттянуть петлю, но скоро он начал задыхаться. Пара мгновений и легионер умер. Беспечность на посту стоила ему жизни.

“Невидимка” открыл дверь и затащил труп в пустое караульное помещение. Спустился по лестнице, без колебаний, одним рывком пересек внутренний двор. И здесь его никто не заметил. Он явно знал расположение постов и планировку дворца, уверенно продвигаясь в нужном ему направлении.

Впереди оставался последний пост охраны — перед главным залом цитадели, в котором на всеобщее обозрение была выставлена Скрижаль, привезенная из Иерусалима римским наместником Иудеи.

Лазутчик без колебаний выбрал правую внутреннюю дверь, сделанную из дерева и укрепленную полосами кованого железа. В его руку скользнул длинный острый кинжал, и через секунду “невидимка” постучал в дверь:

— «Cibi, potus, somni…» — произнес он первую часть сегодняшнего пароля.

С другой стороны двери донесся лязг засова, а потом звук обнажаемого из ножен гладиуса.

— «…venus omnia moderāta sint» — последовал ответ

Дверь распахнулась, и лазутчик бросил левой рукой горсть красного, жгучего перца, метя в лица солдат. Легионеры закашлялись и схватились за глаза. Незнакомец тут же нанес свой удар первому охраннику — его кинжал взметнулся вверх и вонзился в горло чуть ниже подбородка. Тут же выскользнул из раны и молниеносно поразил в гортань второго стражника.

Легионеры с лязгом упали, их гладиусы со звоном покатились по полу. Лазутчик осторожно выглянул за дверь, убедился, что поднять тревогу больше некому, и рывком закрыл ее.

Еще один стремительный рывок он сделал к постаменту с ковчегом. Каменная Скрижаль с заповедями Мессии вдруг вспыхнула ярким светом. “Невидимка” замер на мгновение от неожиданности, но, тут же справившись с растерянностью, скинул мешок, прикрепленный на его спине, и протянул руки к христианской святыне…

Проснулся я рывком, словно и не спал до этого момента. Даже ночью в покоях, что мне отвел 16-й префект Египта — достопочтенный Гай Галерий — стояла удушающая жара и духота. Поднявшийся за окном сильный ветер ничем не помогал — этот чертов хамсин, как его называют арабы, лишь завывал да нес сухой жар с песком из пустыни. Мне пришлось встать и закрыть ставни.

…Добродушный толстяк Гай, из не именитого плебейского рода Галериев устроил в нашу честь настоящий пир, который чуть не закончился оргией с сирийскими танцовщицами. И только бледный вид Пилата, который плохо перенес путешествие по морю, не позволил пирушке скатится во что-то непотребное. Гостей, перебравших вина, развели по покоям, и уложили спать на мягкие, набитые пухом перины.