Алексей Вязовский - Тринадцатый апостол. Том II [СИ]

Я еще успел порадоваться, что у префекта на вечеринке не было апостола Матфея — для психики скромного семейного иудея, отца троих детей, это стало бы слишком серьезным испытанием. Тем более под медленные, тягучие танцы сириек за столом обсуждались совсем не веселые вопросы. Галерий, как и многие, тоже был в курсе заговора Сеяна, но участие в нем не принимал — занял нейтральную позицию и выжидал. Победит глава преторианцев — отлично. Рода Сеян невысокого, будет вынужден опираться на плебеев. Для Гая это хорошо. Проиграет? Еще лучше — Галерии были вполне довольны политикой экономии Тиберия. Никакой особой роскоши в его дворце префекта я не заметил, сам он тоже был одет вполне скромно — обычную, чуть потертую тогу.

Его больше интересовали события, произошедшие в Иудее, и Гай в нас вцепился мертвой хваткой, заставляя рассказать ему все, включая малейшие подробности. Внимательно выслушав историю смерти и воскрешения Иисуса, он внимательно рассмотрел и потрогал скрижаль, подивился на мой крестик, потом начал расспрашивать про родословную. Даже что-то записал для себя на папирусе. Поди решил сообщить обо всем Тиберию. Поздно…! И Пилат, и Марон, и Тиллиус давно уже успели доложить в Рим о своих успехах.

— Чудеса и только…! — качал головой толстяк вытирая жирные руки о волосы раба — Новый бог с Востока.

— Сын Божий! — поправил я — А еще есть Святой Дух.

— Их получается трое?

Я в раздражении оглянулся на невовремя открывшую рот Клавдию. Сколько я ей не объяснял по дороге в Александрию концепцию Святой Троицы — в ее пустой голове ничего не отложилось. Корнелия, вздохнув, наклонилась к уху матери, начала ей что-то тихо втолковывать.

Разговор с Гаем затянулся надолго, рабы нам продолжали подливать вина. Сначала ушли женщины, потом разочарованные мужским равнодушием танцовщицы. Наконец, не выдержал и Понтий:

— Дорогой друг Гай! Раны еще тревожат меня, пойду-ка я уже спать. Да и надо помолиться Мессии перед сном.

— И ты, Пилат, тоже? — вытаращил глаза Галерий — А как же наши римские боги?

— Где они были, когда я умирал? — нахмурился префект Иудеи — Наши боги давно отвернулись от нас. Только Марк с апостолами и смогли меня вытащить из мрачного царства Аида.

Я вздохнул. Трудно, очень трудно шла проповедь христианства. В головах моих римлян еще царила настоящая мешанина из разных пантеонов, мифов и верований. А ведь пока мы плыли на либурне в Александрию, я приложил максимум усилий, чтобы оформить культ Христа в полноценную религию. Закончил писать Требник с основными молитвами и описанием ритуалов. Пока их набралось пять — крещение, венчание, отпевание, клятва и присяга, а также миропомазание на царство.

Отдельно в моем списке стояли храмовые службы. Тут я ничего придумывать не стал — обратился к православию, чьи каноны я более или менее знал. Вечерня и Лития, Утреня и Литургия. Перед ней проводилась исповедь. Я в последний день нашего пребывания в Кесарии принимал ее у крещеных легионеров, а потом сам каялся Иакову и Матфею. Те — каялись мне. Конечно, получался замкнутый круг, но ничего лучше мы пока не придумали.

Можно ли считать мою исповедь искренней, если я умолчал о своем появлении в этом мире? Не знаю. Язык мой в буквальном смысле не поворачивался признаться им в этом — я открывал рот и… замолкал. И как-то смирился с этим, решив, что для них это станет слишком сильным потрясением. Не дай Бог объявят меня еще одним Мессией, тогда вообще легче будет повеситься.

Много споров вызвало у нас причастие. Евхаристия была установлена самим Иисусом Христом во время Тайной Вечери, апостолы это подтвердили, но конкретный ритуал нам пришлось подробно прописывать — как именно происходит освящение даров, что можно и что нельзя использовать вместо вина и хлеба…

…Слово внутри ударило набатом, и я, как ужаленный, подскочил с кровати, пытаясь сообразить, что произошло. Кольцо тревожно полыхнуло на моей руке. Внутреннее чутье подсказывало, что надо срочно пойти проверить скрижаль и апостола. Вот прямо сейчас. Меня тянуло к ним, как на аркане.

Я накинул тунику, схватил гладиус и кинжал. Выскочив в коридор, нос к носу столкнулся с полноватым римлянином лет тридцати — сорока, с волевым лицом, в простой длинной тоге.

Тот сначала отшатнулся от меня, и даже схватился за нож на поясе. Но потом разглядев мой античный профиль и гладиус, отпустил рукоять.

— Что-то случилось во дворце? — я тоже опустил меч