Ричард и Рейчел Хеллер - Тринадцатый апостол

В одном из самых тайных текстов начертано:

В каждом поколении рождается тридцать шесть праведных душ, которые самим своим существованием обеспечивают продление существования мира.

Согласно завету Авраама, раз в тысячелетие Господь будет возвращаться на землю и среди многих искать тех, что все еще праведны.

И благодаря этим цадикам, праведникам, которые предстанут перед Божьим судом, человечество избежит смертельной опасности.

Эти цадики не ведают друг о друге, также не ведают они и о своем единственном предназначении. Будучи невинными, они не подозревают о решающем значении своих мыслей, своей веры, своих деяний. За исключением одного из них.

Этот цадик — единственный, кому даровано знать, кто он есть, потому что именно на него возложена самая священная миссия.

За шесть месяцев до описываемых событий

Лондон

Профессор Арнольд Ладлоу раскрыл древний дневник. Запах плесени вызвал у него прилив трепета. Эта рукопись не давалась ему в руки вот уже четыре десятилетия, скудные сведения о самом ее существовании основывались лишь на нескольких невразумительных упоминаниях и безосновательных слухах. Тем не менее он не терял надежды. И теперь держал ее в руках, переводя с латыни слова того, кто давным-давно умер:

«Двор Уэймутского аббатства,

первый день мая 1097 года.

Там не имелось столба, к которому монахи могли бы надежно привязать узника, поэтому аббат Иоанн приказал, чтобы еретика привязали к большому вязу. Дерево это было наполовину мертвым, поскольку в него прошлой весной ударила молния. Часть ствола засохла и стала такой хрупкой, что ее сразу могло пожрать пламя. Другая половина была покрыта новой листвой и обещала постоянное обновление очищающего огня. Если обмазать подсыхающую древесину достаточным количеством жира, она будет гореть не угасая и даст возможность узнику в последний момент отречься от своей ереси вкупе со всем тому подобным и вызволить душу из лап поджидающего ее дьявола.

После окончания вечерни наставник послушников и трое молодых новообращенных вытащили узника из его кельи. Еретик шел между ними, высоко подняв голову и глядя прямо перед собой. Он не протестовал подобно другим, также не просил он и о милосердии.

Под бдительными взорами наставника и всей собравшейся братии (более двух десятков монахов) трое послушников привязали узника к дереву за руки и за ноги. Каждый по очереди сначала ослаблял джут, а затем затягивал его сильнее. И каждый раз стягивающиеся веревки срывали куски плоти с кистей и щиколоток узника, оставляя небольшие кровавые ранки.

Остальные монахи подошли ближе и наблюдали в молчании. Время от времени каждый кивал в знак одобрения и торжественно возглашал, что надеется на раскаяние заблудшего. Потом, когда они увидели, как веревки захлестывают шею узника, торс, а затем уходят под пах, их дыхание участилось. Даже сгибающийся под бременем тяжелых одежд брат Иеремия, самый молоденький из монахов, тоже, казалось, пришел в сильнейшее возбуждение.

По знаку наставника все монахи поочередно прошли к навесу и вернулись с большими вязанками хвороста, дабы таким образом каждый из них внес свой вклад в торжество изгнания ереси из грешника и разделил с братьями триумф искупления его вины.

Вязанки хвороста разложили вокруг ног еретика, затем стали вздымать их выше и выше, пока не обложили его до пояса. Процесс раскладки имел большое значение. Если вязанки, пересыпанные соломой, сдвинуть не слишком плотно, то огонь может погаснуть и придется снова и снова разводить его, если же пережать, уплотняя хворост, то пламя сделается таким жарким, что жертва чересчур быстро потеряет сознание от боли. Много умения и практики требуется, чтобы правильно развести костер и сжечь человека заживо.

Узник же продолжал стоять не шевелясь.

Молча молились монахи за душу еретика. Не молился лишь один из них.

Я единственный молил о чуде. О каком-нибудь вышнем вмешательстве, которое могло бы спасти человека, чья душа не нуждалась ни в каком покаянии. Это был храбрый рыцарь, доблестно воевавший на Святой земле и теперь снова отдающий жизнь во имя Господа и ближних своих.

Не поднимая головы, я отважился бросить быстрый взгляд вверх. Из глаз узника струились слезы, но он так и не произнес ни единого слова упрека. Хотя я стоял так, что он мог видеть меня, он ни разу не взглянул в мою сторону.