Алексей Вязовский
Тринадцатый апостол. Том I
Или́! Или́! лама́ савахфани́!?
Вселенской силы крик ударил по голове, прошелся пылающим пламенем по нервам и мускулам. Я застонал от боли и с трудом открыл глаза. Тряслись стены вокруг меня, плясала масляная лампадка на грубо сколоченном столе, с противным скрипом распахнулась и снова захлопнулась входная дверь. Я лежал на деревянной лежанке, покрытой какой-то ветошью, и мое тело все еще вздрагивало от спазмов. В голове и сейчас стоял этот пронзительный мужской крик. Он словно жил во мне. Вдох-выдох. Спокойно! Я это уже все проходил… Второй раз будет легче. Вдох-выдох…
Стены перестали трястись, в воздухе повисла густая мелкая пыль. Лампадка замигала, но через миг огонек выправился и снова стал ровным. Открылась дверь, в помещение заглянул невысокий мужчина с факелом. Одет незнакомец был в сегментную лорику древнеримского легионера. На голове его красовался шлем с плюмажем. О, господи, это куда же меня занесло-то…?
— Испанец, ты жив? — мужчина сделал несколько шагов и поднес к моему лицу факел. В его свете я смог наконец разглядеть легионера. Плотный, мускулистый, со шрамом на правой щеке. Глаза черные, живые. Говорил военный на латыни. Но при этом я его отлично понимал! При переносе в другую реальность разблокировался дар Логоса? Ну, хоть что-то…
Кряхтя, я сел на лежанке, сплюнул на пол кровавую слюну. Пыль уже немного улеглась, снаружи слышался какой-то шум и лязг металла. Топали люди, испуганно ржали кони.
— Vivus sum — на латыни ответил я, и это прозвучало так естественно, словно она была моим родным языком.
/Я жив/
Узнать бы еще теперь свое новое имя. Что-то латинское по идее должно быть. Я принялся незаметно себя ощупывать. Короткий ежик волос на голове, длинный античный нос, довольно густые брови, и лицо вроде бы без шрамов… А новое тело явно молодое, хоть и не юное, вроде бы без увечий.
— Парни, Марк в порядке — крикнул в открытую дверь чернявый. Ага…значит, теперь меня зовут Марк. Вполне себе обычное латинское имя, данное видимо в честь бога войны Марса.
В помещение, которое судя по многочисленным лежанкам и запаху пота, оказалось обычной солдатской казармой, гремя железом, один за другим, вошли еще восемь легионеров.
Где я? Последнее, что отложилось в памяти — это как на меня несется белая Волга, тьма, затопившая глаза ее шофера, и мои руки, с силой выворачивающие руль машины, чтобы уйти от лобового столкновения. Визг тормозов, удар, крик Вики и…наступившая вдруг тишина.
—…Наш Испанец все проспал — ко мне подошел центурион, командир местной «роты» легионеров, о чем говорил поперечный плюмаж на его шлеме. Взглянул равнодушно и отошел. Я выдохнул, еще раз сплюнул кровью на земляной пол — кажется, прикусил свой язык, пока был без сознания.
Легионеры начали снимать доспехи и, отдуваясь, рассаживаться вокруг большого деревянного стола в центре казармы. Чернявый со шрамом помог мне подняться и сесть, озадаченно потрогал мою голову.
— Петроний, а у него тут кровь….
— Это я язык прикусил — поясняю легионерам и, оглядевшись по сторонам, подхватываю с лежанки серую тунику. Путаясь, начинаю ее натягивать — вот и испачкал голову кровью.
Латынь из меня просто льется рекой, я даже не задумывался ни секунды над переводом. А еще говорят «умерший язык»… Помню, мы изучали ее в университете, когда проходили античность и средневековье, но весьма поверхностно. Так что нынешнее знание латыни — это точно не мое личное наследие с истфака.
Центурион пожал плечами, давая понять, что ему до меня мало дела, и тоже начал разоблачаться.
— Ну и день сегодня выдался… К Оркусу такие поганые деньки!
На скамью полетел шлем, потом лорика. Под доспехами оказался пожилой мужчина лет пятидесяти. Седой, худощавый. Ему сразу освободили место во главе стола, налили что-то из глиняного кувшина в бронзовый кубок. Судя по запаху — вино. Центурион одним махом выпил, вытер ладонью массивный подбородок. Башка моя гудела, но любопытство историка брало верх — наблюдать за живыми легионерами было очень интересно.
Чернявый легионер вставил факел в держатель в виде высокой треноги и тоже сел за стол, не раздеваясь.
— Лекаря все одно нет, терпи до возвращения в Кесарию — центурион окончательно потерял ко мне интерес и повернулся к чернявому — Эй, Гней, а ты не усаживайся. Сходи-ка разузнай, что там во дворце у Пилата творится. Сильно ли он разрушен. И вернулся ли уже Лонгин Сотник.
Читать дальше