Роберт МакКаммон - Жизнь мальчишки. Том 1.

— Я подумал, что вам нужно это знать, — объяснил док Пэрриш и прикоснулся к моему плечу рукой, той самой, которая, может быть, всего два часа назад накрыла простыней лицо миссис Нэвилл.

— Не советую гулять так далеко от дома в жару, Кори, — сказал он мне на прощание. — Будь осторожен. Всего хорошего, миссис Мэкинсон. Спустившись с крыльца, он уселся за руль своего “понтиака” и укатил прочь. Мы с бабушкой долго смотрели ему вслед. Еще через час домой приехал дедушка Джейберд. На его лице было выражение человека, которому только что дал под зад пинка лучший друг, а последняя бумажка с президентом незаслуженно уплыла в чужой карман. Он попытался кричать на меня, ругаться, что я, мол, “сбежал и заставил его волноваться” и что у него “чуть разрыв сердца из-за этого не случился”. Так продолжалось ровно минуту, пока наконец бабушка Сара очень тихо и спокойно, но моментально сбив с него всю спесь, не спросила, где сухое мороженое, за которым его, дедушку, посылали. В конце концов дедушка Джейберд до вечера сидел на крыльце наедине с порхавшими вокруг мотыльками в таком же увядшем состоянии духа, в котором, по всей видимости, находился и его притомившийся “джимбоб”. Мне даже стало его жалко, хотя дедушка Джейберд был совсем не тот человек, которого стоило особенно жалеть. Одно-единственное сочувственное слово с моей стороны мгновенно вызвало бы новый взрыв негодования, для которого нашлась бы сотня причин. Джейберд никогда ни перед кем не извинялся; он всегда и во всем был прав. Вот почему у него не было настоящих друзей, и вот почему теперь он торчал на крыльце в полном одиночестве, в компании сотен глупых белокрылых мотыльков, вившихся вокруг его лысеющей головы подобно воспоминаниям о покоренных сердцах провинциальных фермерских барышень. Остаток недели у бабушки и дедушки был ознаменован еще одним происшествием. В пятницу вечером я долго не мог заснуть и потом несколько раз просыпался среди ночи. Мне снилось, будто я вошел в класс, совершенно пустой. Только миссис Нэвилл сидела за своим учительским столом и разбирала бумаги. На полу лежали пятна золотистого света, полосы света пересекали классную доску. Кожа туго обтягивала лицо миссис Нэвилл, ее глаза казались огромными и блестящими, как глаза ребенка. Она сидела как обычно, будто аршин проглотила, с потрясающе прямой спиной, и глядела на меня, стоявшего в нерешительности на пороге класса.

— Кори? — спросила она меня. — Это ты, Кори Мэкинсон?

— Да, мэм, — отозвался я.

— Подойди поближе, — позвала она. Я сделал так, как она просила. Я подошел к ее столу, встал рядом и увидел, что ее красное яблоко давно уже потемнело и высохло.

— Лето почти кончилось, — сказала мне миссис Нэвилл. Я кивнул ей в ответ. — И ты повзрослел, стал старше, чем был в последний раз, когда мы с тобой виделись, верно?

— У меня был день рождения, — сказал я.

— Очень мило. Я почувствовал запах дыхания миссис Нэвилл, не то чтобы очень неприятный, просто похожий на тот дух, что идет от цветов, которые вот-вот завянут и умрут.

— За время, пока я была в этой школе учительницей, на моих глазах повзрослело очень много мальчиков — все они выросли и ушли в большую жизнь, некоторые вообще уехали из нашего города. Детские и юные годы у мальчиков проходят очень быстро. Кори, так быстро. Миссис Нэвилл слабо улыбнулась мне.

— Пока им мало лет, мальчики изо всех сил стремятся быть похожими на мужчин, но всегда приходит день, когда они с грустью понимают, что снова стать по-настоящему молодыми им не суждено. Сейчас я открою тебе один секрет, Кори. Ты хочешь узнать его? Я кивнул.

— На самом деле, — прошептала миссис Нэвилл, — никто никогда не взрослеет. Я пожал плечами. О чем это она говорит? Вот тебе и секрет. Взять хотя бы моих родителей — ведь они давным-давно уже повзрослели, правда? Или мистера Доллара, шефа Марчетте, дока Пэрриша, преподобного Лавоя, Леди, да кого угодно старше восемнадцати лет.

— Со стороны кажется, что они повзрослели, что им много лет, — рассказывала тем временем миссис Нэвилл, — но на самом деле все это маскировка. Это патина времени, что ложится на их лица. В глубине души все они остаются детьми. Они по-прежнему любят поиграть, побегать и попрыгать, но все дело в том, что их тела утратили свою гибкость и подвижность, а тяжкая патина времени не дает им полностью расслабиться. Уверяю тебя, Кори, в глубине души они мечтают только о том, чтобы стряхнуть со своих рук и ног бренные оковы, которые наложил на них мир, снять с рук часы, а с шеи галстуки, освободить ноги от тесных выходных ботинок — и голыми броситься в реку, чтобы хотя бы на пять минут снова ощутить себя детьми. Нет такого человека, который бы не мечтал о свободе, о полной свободе и беспечности, которая была знакома нам лишь в детстве, когда дома есть папа и мама, которые обо всем позаботятся, если будет нужно, и которые будут все равно любить тебя, что бы с тобой ни случилось. Поверь мне, под маской самого сурового и сильного мужчины скрывается все тот же испуганный мальчик, которым он был несколько десятков лет назад, тот же юноша, который думает только о том, как бы ему забиться в уголок потише, где его никто не тронет. Миссис Нэвилл отложила в сторону свои тетради и переплела пальцы рук.