Роберт Силверберг - Другие тени Земли

— Не хочу отвлекать тебя, — сказала она, — но, похоже, если этого не сделать, сам ты не остановишься.

— Извини. Восторг созидания.

— Оставь немножко энергии на другие дела. Есть и другие восторги. Хотя бы восторг от еды.

Она все сготовила сама. Великолепно. Он снова вернулся к работе, но в половине второго Кэрол снова отвлекла его. Теперь он и сам подумал, что надо кончить. Он с лихвой отработал дневную норму и был покрыт благородным потом, который выступает, когда работаешь на совесть. Две минуты под молекулярным освежителем — и пота как не бывало, одна лишь прекрасная усталость выложившегося виртуоза. Он не ощущал такого вот уже год.

Наутро его разбудила мысль о неоплаченных долгах.

— Роботы все еще здесь, — сказал он. — Они не ушли. Да и с чего бы это? Даже если во всем городе замрет жизнь, никто ведь не прикажет роботам угомониться.

— Наплюй на них, — сказала Кэрол.

— Что я и делаю. Но не могу же я наплевать на долги. Расплачиваться-то все равно придется.

— Ты же работаешь! У тебя будут доходы.

— Ты знаешь, сколько я должен? — поинтересовался он. — Почти миллион. Если в течение года я буду создавать по скульптуре в неделю и продавать их по двадцать кусков за каждую, я сумею расплатиться со всеми. Но я не могу работать с такой скоростью, да и рынок не сможет поглотить столько Мюллеров, а Пит, определенно, не станет покупать их все в счет будущей продажи.

Он отметил, как потемнело лицо Кэрол при упоминании о Пите Кастине.

Он сказал:

— Знаешь, что я сделаю? Сбегу в Каракас, как и собирался до всех этих фокусов с памятью. Я буду работать там и переправлять все, что сделаю, Питу. Возможно, года за два — три я сумею расплатиться с долгами по сто центов за доллар и спокойно вернуться сюда. Как ты думаешь, это возможно? Я хочу сказать, если смоешься в оазис, неужели тебе на всю жизнь забьют все кредиты, даже если ты потом заплатишь все, что должен?

— Не знаю, — ответила Кэрол как-то издалека.

— Надо будет узнать попозже. Главное — что я снова работаю, и должен отыскать местечко, где меня не будут дергать. А там я со всем расплачусь. Мы ведь едем в Каракас вместе, так?

— Может, мы никуда и не поедем, — ответила Кэрол.

— Но как же…

— Ты ведь собирался сейчас работать?

Он принялся за работу, составляя при этом мысленный список кредиторов и мечтая о том дне, когда каждое имя будет перечеркнуто жирным крестом. Когда он почувствовал голод, он вышел в гостиную и обнаружил там мрачно сидящую в кресле Кэрол. Глаза ее покраснели от слез.

— Что случилось? — спросил он. — Не хочешь в Каракас?

— Пауль, пожалуйста… давай, не будем об этом…

— У нас действительно нет выбора. Ну, то есть, если только мы подберем другое место. Сан-Паулу? Спалато?

— Не это, Пауль.

— Тогда что же?

— Я начинаю вспоминать.

Воздух отхлынул, и он очутился в пустоте.

— Ох… — выдохнул он.

— Я помню ноябрь, декабрь, январь. Твои сумасшедшие поступки, обязательства, финансовую путаницу. Наши скандалы. Ужасные скандалы.

— Господи.

— Развод. Я помню, Пауль. Это началось еще той ночью, но ты был так счастлив, что мне не хотелось ничего говорить. А утром все стало еще яснее. Ты так ничего и не помнишь?

— Начиная с октября, — ничего.

— А я помню, — произнесла она потрясенно. — Ты ударил меня, ты знаешь это? Ты укусил мои губы. Ты швырнул меня так, что я ударилась о стену вот здесь, и ты бросил в меня китайскую вазу, и она разбилась.

— Господи!

— И то, как был со мной ласков Пит, я тоже помню, — продолжила она. — Мне кажется, я почти помню, как выходила за него, как была его женой. Пауль, мне страшно. Я чувствую, как все в моей голове встает на свои места, и мне страшно, словно это мой мозг тогда разбился. Мне было так хорошо эти несколько дней, Пауль. Мы словно снова были молодоженами. Но теперь вся ожесточенность возвращается на свое место, вся ненависть, вся скверна — все вновь оживает во мне. Я так плохо поступила с Питом. Мы с тобой, пятница, дверь, захлопнувшаяся за ним… Он вел себя как настоящий джентльмен. Обстоятельства таковы, что он спас меня, когда мне было совсем невмоготу, и я кое-что должна ему за это.

— Что ты собираешься делать? — спросил он совсем тихо.

— Мне кажется, я обязана вернуться к нему. Я его жена. Я не имею права оставаться здесь.

— Но я совсем не тот, кого ты ненавидела, — запротестовал Мюллер. — Я старый Пауль. Тот, каким я был в том году и раньше. Тот, кого ты любила. Я избавился от всей этой дряни.