— А Пит?
— Он расторгнет брак. Мы договорились об этом.
— Добрый старый Пит, — проговорил Мюллер и покачал головой. — Сколько продлится наше счастье, Кэрол? Если, ты думаешь, что до среды твое решение может вдруг измениться, лучше скажи мне об этом прямо сейчас. Тогда мне не стоит ввязываться в это дело.
— Не может измениться. Никогда.
— Даже несмотря на то, что я бросил в тебя вазу работы Ги-Ченг-Анга?
— К-Анг-Си, — поправила она.
— Точно. К-Анг-Си, — он заставил себя усмехнуться. И вдруг на него обрушилась вся усталость прежних дней и ночей. — Я вроде бы переработал, — сказал он. — Неистовство созидания во искупление потерянного времени. Давай, прогуляемся.
— Великолепно, — согласилась она.
Они вышли и нос к носу столкнулись с роботом-сборщиком.
— Зайдите вечером, сэр, — сказал Мюллер.
— Мистер Мюллер, я представляю отдел кредитных перечислений Акме Брасс и…
— Обращайся к моему поверенному, — отрезал Пауль.
С моря накатывались волны тумана. Звезд не было видно. Огни вечернего города едва проступали в белой пелене. Пауль с Кэрол неторопливо шли по парку. Он ощущал странную легкость в голове не от одного лишь недосыпания. Сон и явь слились воедино. Это были необычные дни. Они прошли в главные ворота и теперь медленно брели по площади перед музеем, рука в руке, ни слова ни говоря друг другу. Они миновали консерваторию, и тут Мюллер заметил впереди толпу, тысячи людей, смотрящих на возвышение для оркестра.
— Что это там? — спросила Кэрол. Мюллер пожал плечами. Они затесались в толпу.
Минут через десять они пробились достаточно близко к сцене, чтобы видеть происходящее. На сцене стоял высокий, тонкий человек с диким взглядом и нечесанной рыжей шевелюрой. Рядом с ним стоял маленький сгорбившийся человечек в рваной одежде и еще с дюжину стояли с боков, держа глиняные чаши.
— Что тут такое? — спросил Мюллер соседа. — Религиозный обряд.
— Что-что?
— Новая религия. Церковь Забвения. Вот тот — главный проповедник. Что, ничего не слыхал?
— Совершенно ничего.
— Началось все это в пятницу. Видишь вон того типа с крысиной физиономией? Около проповедника?
— Ну.
— Это он высыпал в воду эту дрянь. Он сознался, и его заставили выпить его собственную отраву. Теперь он ничего не помнит и помогает проповеднику. Вот чертово отродье!
— А что они делают сейчас?
— В чашах у них это снадобье. Они пьют и все забывают. Пьют и забывают.
Сгущающийся туман заглушал слова человека на возвышении. Мюллер старался разобрать, о чем он говорит. Он видел просветленные глаза фанатиков. От предполагаемого отравителя исходило сияние. Из темноты всплывали слова.
— Братья и сестры… радость, сладость забвения… придите к нам, живите с нами… забвение… прощение… даже самым большим злодеям… забудьте… забудьте…
Чаши обошли стоящих на сцене. Люди, пришедшие, чтобы пополнить ряды последователей нового учения, принимали чаши, отпивали, счастливо кивали головами. В углу сцены стояли трое мужчин с твердыми лицами и наполняли чаши вновь.
По спине Мюллера пробежал холодок. Он вдруг подумал, что то, что зародилось на этой неделе в парке, будет жить долго, будет жить даже тогда, когда события в Сан-Франциско станут достоянием истории; ему почудилось, что нечто невидимое и страшное вырвалось на волю и раскатывается по всей стране.
— Примите… испейте… забудьте… — выкрикнул проповедник.
— Примите… испейте… забудьте… — отозвалась криком толпа.
Чаши пошли по рукам.
— О чем это он? — шепотом спросила Кэрол.
— Примите… испейте… забудьте…
— Примите… испейте… забудьте…
— Благословенно есть сладостное забвение.
— Благословенно есть сладостное забвение.
— Сладостно сложить с себя тяжкую ношу души.
— Сладостно сложить с себя тяжкую ношу души.
— Радостно возродиться вновь.
— Радостно возродиться вновь.
Туман все сгущался. Мюллер уже с трудом видел здание аквариума, стоящее через дорогу. Он покрепче сжал руку Кэрол и стал подумывать, что пора выбираться отсюда.
Он должен был согласиться, что в чем-то этот проповедник прав. Разве не стало лучше ему самому после того, как попавшее в кровь лекарство смыло часть его прошлого? И все же… увечить мозг подобным образом, намеренно, с радостью, испивая забвение до дна…
— Благословенны есть те, кто может забыть, — выкрикнул проповедник.
— Благословенны есть те, кто может забыть , — ревом отозвалась толпа.
Читать дальше