Гарри Веда - После Исхода

— Тебе насрать, да?

Тишина… Кэп пытался разглядеть хоть одну эмоцию на безучастной физиономии. Может он эфиком вмазывается натихаря? Надо медика поспрошать — больше наркоту взять на борту негде.

— Да, кэп. Точное слово… Вы правы — абсолютно… — Сторр шевельнул уголками губ.

— И как тебе?

— Что именно, сэр?

— Состояние твое — как тебе? Самому-то?

— Я счастлив, командир. Вы же знаете…

— Знаю, Рикк… — Рейнольдс мимо воли потеплел. — У тебя звание есть, сынок?

— Есть, командир. Это единственное, что у меня еще есть… — Сторр прикрыл глаза, пытаясь не вздохнуть.

— Не лишили конфедераты?

— Не они давали.

Так вон оно что… Так ты академический, салабон… Рейнольдс улыбнулся.

— А это очень немало, лейтенант. У меня звания, например, нет. Просторабочий — по любой табели о рангах, любой звездной колонии.

Сторр повернул голову к собеседнику с отблеском недоумения на лице.

— Угу, представь себе, лейтенант. Лишили меня звания. За флибустьерство. Единственная отрада была — по профсоюзному соглашению по земным таблицам у меня государственная пенсия могла бы быть. Есть выбор — не на "Корсаре" подохнуть, когда время придет — а в погребке на Марсе на гроши. А после нынешнего рейда — так и земляне, как пить дать из пенсионных списков, исключат. Ты понимаешь, о чем я, сынок?

— У тебя мало денег, капитан? — Сторр начал оживать. Щеки его чуть налились розовым, а взгляд окрасился новым оттенком.

— Меня не пустят никуда. Точнее пустят — и сразу же повесят. Вот — на Марс еще мог…

— Нелегально поселишься на Деризее и отвисишься на водных курортах, командир.

— Точно. — Рейнольдс недобро оскалился. — Так и поступлю… Но где бы я ни был — буду скрывать, что у меня нет звания, стыдливо прятаться под вымышленной личиной… Я не строю из себя золушку, ты не вообрази ненароком. Но я бы на твоем месте ценил… что у тебя осталось, лейтенант…

— В этом вам повезло, сэр. — Сторр отвернулся опять.

Рейнольдс медленно выдохнул.

— Много ты понимаешь… в везениях… сосунок… — Джек глотнул давно забытый по ненадобности ком в горле. — Знаешь, лентеха… Ты слабаком-то не будь. Ты, когда звание получил — должен понимать, что занимаешь место того паренька, который жизнь готов был посвятить военной профессии. Но в Академию по конкурсу слегка не прошел. Вот кабы тебя не было…

— Кэп, меня лишат звания, как только ежегодную Декларацию Карьеры в Пренейский Штаб отправлю… — Сторр металлически усмехнулся. — Печально, что мой нынешний вид производит впечатление человека, на которого можно воздействовать столь банальными лозунгами… Не трать силы, командир. Боишься, что денежки твои не отработаю? Расслабься… Моей нынешней доли, кстати, еще не выплаченной — более, чем с гаком… вам в принципе не нужно переживать о моей персоне… Или ты о мотивации моей в бою заботишься? Брось, капитан, мы же с тобой старые люди.

Рейнольдс облизал сухие зубы, ощутив железный вкус нервного напряжения. Он запретил себе эмоциональность. Вообще. И очень давно. Какой смысл начинать опять… Выполнить свое предназначение — кажется сложным благодаря исключительно эмоциональности. А паренек-то держится… Глядишь — зря переживаю.

— Риккол, у нас проблема в экипаже. — Капитан оборвал эластичное молчание, покуда оно не превратилось в тягость. — У «Корсара» нет второго вскройщика… Последний абордаж сорвался именно из-за того, что мы позволили себя пеленговать, пока штурман подбирал коды к посадочному шлюзу. Да, пару абордажей были успешными… Но проблема есть. Особенно сейчас — "Корсар" забрался слишком далеко. Нам непременно нужны еще две-три успешные атаки. А без второго вскройщика — это маловероятно. Все транспортники на стреме, коды шлюзов перепрошили… Как ни крути…

Сторр молчал. Капитан ощутил соленость изжоги и умолк, мысленно чертыхаясь.

— Я понял, командир. Поскольку вскройщика прикончил я — кому, как не мне выручать братву… К тому же — вроде как и обязан… Короче, кэп, я понял… Не продолжай. Подписывать бум, или на слово поверишь? — Рикк сильно потер глаза ладонями. — Не боись, не сковырнусь я… в этом рейсе… командир…

— Ты вовсе не обязан, сынок… — На душе было не менее горько, чем во рту. Джек ощутил себя бессильно-старым, немощно-изжившимся, пустым бессмысленным механизмом. — Но я тебе очень благодарен. Все не просто так. Я верю и ты верь. Иного — все равно нихрена нет… — Рейнольдс с трудом поднялся. Разговор вымотал больше, чем вся предыдущая неделя.