Ф. Гвинплейн Макинтайр - «Если», 2002 № 11

Еще им не повезло с очагами цивилизации поблизости — очень секретной военной базой и деревенькой Большие Пырки.

И конкретно с Никанором — совсем никому не повезло. Но дядя Ник, он в данном случае проходит, скорее, по графе «стихийные бедствия». И я его, в принципе, даже простил. В том принципе, что не желаю ему немедленной мучительной смерти. Ну его к черту, и Бог ему судья.

И всех нас. И всем нам. Когда я вспоминаю, как активно и почти что радостно — в едином порыве, хе-хе — Красная Сыть готовилась воевать… И когда свои эмоции тех дней освежаю в памяти — оторопь берет. И комком подкатывает к горлу страшное предположение. А не мы ли сами притянули себе на голову беду? Целый месяц отрезанное от жизни село набухало, как нарыв, в котором гноилась обида на цивилизованный мир и разные подавленные страхи. И будто нарочно рядышком Ник со своим душевным заболеванием бродит, а паранойя штука вирусная, в свое время один-единственный Сталин ею полстраны заразил… И, короче, гноилось оно, нарывало, коллективное бессознательное, а потом собралось воедино, да ка-ак шарахнуло по небу… А там, километров за полмиллиона и лет через двести-триста, звездолетик пролетал… А?

В точности, как Ник мечтал — усилием воли поражать врагов. При отсутствии врага поблизости — достанем хоть из грядущего. Не впервой.

Мне даже не стыдно, если это так и вышло. Только больно. Очень.

А с сержантом Кримсоиом, в общем, логично поступили. Единицей пожертвовали во имя будущего целого мира — такого, в каком жили. Значит, оно им нравилось, это будущее и этот мир. Убили парня со смешным, немного детским лицом человека, который всегда хорошо питался и не знал, похоже, ни одного из известных нам страхов кроме страха гибели. Он и вел себя будто отважный, но очень маленький пацаненок…

Действительно, не оставлять же неотесанным агрессивным дикарям такого гостя из будущего. Который знает мало, но дикарям и того — по уши.

Или не дикарям? Может… Русским?

Впрочем, уж на это мне точно наплевать. Меня волнует совсем другое.

Проклятый чоппер дважды мазал, потому что целился в Кримсона. Только в него. Потом он изящно и без жертв отбился от нашего вертолета, просто двигатель ему попортил слегка, и нырнул за стенку — там на миг открылась дыра. А через несколько минут стенка пропала, корабль взлетел, и больше его никто не видел.

Они не смогли защитить своего, не рискнули вступить с нами в прямую драку, чтобы вернуть его, и тогда просто убили. Они сработали чисто — ни один из наших не умер. Чисто и холодно.

Такие вот щепетильные ребята. Не то что мы, уроды безответственные — простой душевный парень Леха и его дядя, тихий параноик Никанор.

Знаете, я хочу верить, что они все погибли при очередном прыжке. Или сидят где-нибудь на Новой Англии нашего, девятнадцатого, года, на которую еще не ступала нога человека. И горючего для следующего прыжка — нету. Значит, сидят они там, за изучением Устава и строевой подготовкой коротают дни свои… Кукуют, так сказать. Пусть им воздуха надолго хватит.

Я был бы счастлив знать это наверняка. □

Давным-давно, когда англо-американский книжный рынок еще не заполонило новое поколение иллюстраторов научной фантастики — хладнокровных и мастеровитых профессионалов вроде Майкла Уэлана, Джима Бернса, Дона Майтца и иже с ними (со многими читатели «Вернисажа» уже имели возможность познакомиться), сердца фэнов 1940—1950-х принадлежали другим художникам. На современный взгляд — наивным и примитивным, каковой была и тогдашняя science fiction. Но в то же время — искренним, увлеченным, одержимым и устремленным в будущее. Как и вскормившая их литература, еще не успевшая вкусить запретного плода: коммерческого успеха.

Начинавшие в ту пору Азимов, Хайнлайн, Саймак, Брэдбери, Кларк и десятки других будущих звезд, а также сотни тысяч их преданных поклонников с замиранием сердца разглядывали обложки книг и журналов, выполненные тогдашними кумирами: Эдом Эмшуиллером, Фрэнком Келли Фризом, Джоном Шонхерром.

И Алексом Шомбургом.

Знаменитый иллюстратор научной фантастики и комиксов в 1930— 1960-х годах Шомбург родился на острове Пуэрто-Рико в 1905 году в семье процветающего плантатора, еще при испанцах перебравшегося на тропические Карибы из Германии. В 1912 году будущий художник вместе с тремя старшими братьями переехал в Нью-Йорк, где окончил школу и поступил в художественное училище — благо все братья Шомбурги неплохо рисовали, получив гены отца — художника-любителя. Алекс, в частности, считал своими учителями в живописи известных американских художников Максвелла Пэрриша, Нормана Рокуэлла и Томаса Харта Бентона.