Андрей Попов - Обманутые сумасшествием

– Кью-юнг…

Он замер и прислушался… голос повторился и был уже более навязчивым. Исходил он явно снизу, где могли находиться только…

– Кью-юнг… Кью-юнг…

Капитан понял, что начинает сползать с собственных мозгов. Нужно было быстрей делать задуманное, иначе финал непредсказуем. Он достал пистолет, в котором еще оставалось несколько зарядов, и, нацелившись в россыпь звезд, сделал первый залп. Похожий на молнию плазменный импульс разрезал напополам вселенную, на мгновение осветив вокруг полчище воинственно настроенных могил.

– Это в честь Оди!

Не прошло двух секунд, как грянул еще один выстрел.

– Это в память о Линде!

Потом более длительная пауза и третий залп.

– Это за упокой души Фастера!

Капитан в четвертый раз нажал кнопку курка и снова царство смерти было ослеплено мимолетной вспышкой яркого света, тут же поглощенного мраком.

– Это посвящается Айранту!

Прежде чем произвести последний итоговый выстрел, завершающий сюжет всех злоключений, подводящий черту в последовательности никем так и не понятых событий, ставящий точку всем неразрешенным проблемам, Кьюнг произнес длинную речь. Если бы в этот момент его кто-то мог слышать, он бы так и не разобрал, к кому именно эта речь направлена: к планете, к умершим, к невидимому божеству или к самому себе. Он медленно брел по кладбищу, уже ничего не осязая и не чувствуя, не видя и не слыша. Даже собственный голос, казалось, лился откуда-то со стороны, рождаясь непонятно где:

– Вот он, КОНЕЦ… Еще будучи молодым, я часто спрашивал себя: какая она, Смерть? Как она будет выглядеть? В каком обличии ко мне явится? Будет меня мучить или поразит внезапно? Даст дожить до глубокой старости или проявит нетерпение и заберет раньше?.. Когда умирали другие люди, я воспринимал это как посторонний физиологический процесс, который может случиться с кем угодно, только не со мной. Находящемуся под влиянием солипсизма мне иногда казалось, что вся вселенная существует только ради меня. Если меня не станет, то и вселенная погибнет. Смерть являлась чем-то непонятным, неосмысленным, нереальным… Но вот ОНА приняла ощутимый облик! Вот ОНА рядом со мной! Стала реальнее, чем все мироздание с мириадами звезд! Готовься, Кьюнг Нилтон! Посмотри на небо и попрощайся со звездами, с которых ты спустился. Прокляни эту планету. Она оказалась сильнее тебя. Вдохни еще немного воздуха и ощути его вкус. Не допусти себя до позорной нелепой смерти! Уйди из этого мира с достоинством! Потуши свет в твоих глазах и не жалей ни о чем!

Дуло пистолета было направлено в запредельную пустоту абсолютного небытия. Минуя оба виска, минуя оба полушария головного мозга, оно нацелилось Туда, Где уже никогда не увидят света… Ничего страшного: просто сон… сон, которому никогда не будет конца, заслуженный отдых от тяжелого бремени существования.

Раздался последний выстрел.

Последнее движение падающего тела.

Последний возглас.

И вообще: последнее проявление чего-либо…

На всей планете наступила самозабвенная тишина и покой. Тот самый монолитный незыблемый покой, что длится здесь уже миллиарды лет. И всякие попытки нарушить его вторженцами извне являлись просто вздором. Сотканная из волокон мрака галактическая ночь без шума, без шороха, без призрачного подобия звука являлась Альфой и Омегой всякому существованию. Могилы, покрытые холодным унынием и еще никем не высказанной печалью, ни на йоту не изменились в своем обличии, словно были нарисованы в темноте. Здесь не было даже слабого дуновения ветра, чтобы создать хотя бы иллюзию каких-то перемен. Как будто ничего и не происходило…

Четыре свежих песчаных бугра, под покровом которых обрели покой Оди, Линд, Фастер и Айрант, останутся вечным напоминанием всей этой запутанной и непонятной истории, что в мире живых выглядело кошмаром, а в мире мертвых, возможно, было простым развлечением. Рядом с ними — так и не заполненная пятая могила Кьюнга. Он лежал в стороне: именно там, где покончил с собой. После этого последнего выстрела так больше ничего и не произошло, словно время остановилось или замерзло в холоде метановой атмосферы. По-прежнему непоколебимо стоял на своем месте «Гермес», в нем — пустые каюты, которые жизнь покинула навсегда. Свет еще горел, периодически вспыхивая и угасая, демонстрируя уже никому ненужную бутафорию раннего утра и бессмысленные теперь краски вечерних сумерек. Даже самые незначительные мелочи: стакан с недопитой водой, остатки еды, небрежно убранные постели — все осталось именно таким, как было в последние минуты обитающей здесь жизни. Всюду — ни звука, ни намека на какое-либо движение… Фантомный день и призрачная ночь, меняющие друг друга, вместе с тем и отмеряли бессмысленно текущее время. Текущее неведомо куда…