Валентин Рич - Мушкетеры

Раньше Матвей чувствовал себя просто зачинщиком. Человеком, который ввёл мяч в игру. Самое большее - одним из команды. Теперь он знал: всё зависит от него. Гол в ворота противника может забить только он.

Нет, решить задачу старым методом было невозможно! И эта невозможность, как уже не раз случалось в науке, привела Матвея к открытию. Собственно говоря, сам он вовсе не считал это открытием. Напротив, когда ему пришла мысль воспользоваться наведённой радиацией, он схватился обеими руками за голову и горестно простонал: "Дурень!"

Наведённая радиация и в самом деле не была новостью. С тех пор как были обнаружены космические лучи, учёные знали, что они бомбардируют всё, что находится на поверхности Земли. Словно маленькие снаряды, вонзаются космические частицы в людей, в деревья, в камни, оставляя невидимые следы. Чем дольше лежит камень на поверхности, тем больше на нём следов.

А если спрятать камень в пещеру? Что случится тогда? Только маленькая часть космических снарядиков пробьётся сквозь свод пещеры и достигнет камня. Остальные застрянут в толще свода. Поэтому в спрятанном в пещере камне гораздо меньше потревоженных атомов, чем в его собратьях, оставшихся снаружи, без защиты. Тем меньше, чем дольше он пролежал в укрытии.

Но разве всё это относится только к камню? Конечно же, нет! Вместо камня в пещеру можно поместить глиняный черепок или монету. Или кусочек охры... Да, охры, черт побери!

Восемь дней, которые понадобились четырем граммам жёлтой краски, соскобленной Фернаном с ноги Майиного космонавта, для того чтобы добраться до Москвы, - все эти восемь дней Матвей почти не смыкал глаз.

И всё-таки он не успел бы закончить расчётов, если бы не Григорий, который носился, как вихрь, по институтам, лабораториям, конструкторским бюро, молниеносно выполняя все поручения Матвея: уговаривал, доставал, увязывал, добивался, пробивал, уламывал...

И когда пробирка с жёлтым порошком на дне достигла лаборатории Белова, её уже ждал новый прибор. Правда, он не был так законченно компактен и красив, как термоанализатор с его радужным столбиком. Большой чёрный цилиндр, похожий на голландскую печь, не вмещал всей аппаратуры, и провода тянулись от него вверх - к ячейкам транзисторов, вниз - к трансформатору, вбок - к осциллографу.

Зато точность его была замечательной. Вчера на последнем испытании тройное повторение опыта с единственным привезенным Тарасюком саммилитом дало числа: 19 200, 19 800 и 21 000. То есть двадцать тысяч лет плюс-минус тысяча. Сомнений быть не могло - маленькая полупрозрачная груша появилась на Земле двадцать тысяч лет назад. Всего двадцать тысяч лет назад!

...Приняв из рук Тарасюка драгоценный жёлтый порошок, Белов вытолкал Григория за дверь, разделил содержимое пробирки на десять равных частей и начал опыт.

Он вышел из лаборатории в полночь, на четвёртые сутки, проделав подряд десять скрупулёзнейших исследований.

В зубах у него похрустывал задубевший бублик, руку оттягивал тяжёлый портфель. В портфеле лежала метрика Майиного космонавта.

Нет, Майя никогда не могла нарисовать картину, рядом с которой сфотографировал её этот прохвост, назвавшийся Смитом. Да что там Майя! Ни одна из её прабабушек не могла бы это сделать... по той простой причине, что прибор засвидетельствовал: жёлтая охра из присланной Фернаном Гизе пробирки попала на стенку пещеры за двадцать тысяч лет до рождения Машиной прабабушки. В то же самое тысячелетие, когда неподалеку от ущелья Джаббар, на плоской, как стол, равнине появились саммилиты. В то же самое!

Есть у юристов такое понятие - алиби. Если нити преступления ведут к человеку, который доказал, что в момент преступления он находился в другом месте, то он доказал свою невиновность. Нити обрываются, и надо искать другие.

Майин космонавт никогда не докажет своего алиби! В то время, когда странные полупрозрачные капли появлялись в Саммили, он был там!

Проходя через вестибюль, Белов увидел своё отражение в зеркале и ужаснулся. Щеки заросли рыжеватой щетиной. Бакенбарды делали его ещё более похожим на великого поэта.

Он отвернулся от зеркала и только тут заметил поднимающуюся с вахтерского кресла долговязую фигуру.

Фигура потянулась и добродушно проговорила голосом Тарасюка:

- Ты памятник себе воздвиг нерукотворный?

Если бы Белов не провёл три дня и четыре ночи запершись в лаборатории, он, может быть, и удивился бы виду своего друга. Глаза у Тарасюка покраснели, будто это не Матвей, а он просидел за приборами трое суток кряду. Подбородок стал похож на чёрную щетку.