Владимир Печенкин - Два дня «Вериты»

— Нет, в этой стране я не избавлюсь от страха. Мистер Голден все равно до меня доберется, верно вам говорю. Дойти бы с вами до порта Сальваро, там у меня кое-кто из прежних дружков. Помогли бы переправиться через границу, а там на пароход и в Европу. Никогда не бывал в Европе. Но, я думаю, найдется же там уголок для старого, больного человека, где бы его не настиг мистер Голден. Только бы переплыть океан, сэр.

— Переплыть океан при современном развитии путей сообщения так же просто, как выкурить сигарету, если она у вас есть. Вот пока неясно, как мы доберемся до побережья и доберемся ли.

Слейн, сладко зажмурясь, зевнул, вынул сигареты.

— Закурите, приятель?

— Благодарю вас, сэр. Года три как не курю. Одышка, сэр.

Меж низкорослых мангровых деревьев паслись расседланные кони. Чуть слышно плескался ручей. Поодаль беседовали вполголоса Багров и Анита. Багров увлеченно рассказывал об «импульсах правды» и чертил что-то прутиком на глинистом берегу ручья. Женщина слушала и смотрела на него зачарованно и влюбленно. Заметив наконец, что она интересуется больше им самим, чем формулами «Вериты», Багров засмеялся, отбросил прутик и стер линии чертежей. В ее глазах светилась такая счастливая безмятежность, словно пронеслись уже над ними все беды и в награду остался лишь вот этот тенистый покой на берегу лесного ручья, чистое небо над зелеными кудрями зарослей. Багров избегал тревожить ее расспросами. Она рассказала сама коротко и задумчиво.

— Все так трудно сложилось, Гарри… Твое последнее письмо… Я не поверила письму. Поняла — что-то случилось жуткое. Но чтобы ты, ты отчаялся во всем — не верила! И ведь ты был все-таки жив! Все ждала, что дашь знать о себе. Каждый день, каждую минуту ждала… Ну хоть записку, хоть слух о тебе… Но когда газеты напечатали о твоей гибели… показалось, что все кончено. Сначала письмо, потом сообщения газет. Никакой надежды… Гарри, как мне было мучительно!.. И как пусто!

Она замолчала, поглаживая его руку.

Хрустели травой кони. Чему-то весело смеялся Слейн, тормоша Лейнстера.

— Потом приехал из Сан-Гвидо отец. Жаловался, что в его лавчонке дела совсем плохие. Он больше любил свой антикварный товар, чем коммерцию, способен был просиживать часами над какой-нибудь древней инкской статуэткой или светильником с редким орнаментом. Жаловался, что люди перестали понимать истинное искусство, что семье, детям, маме приходится все хуже… Словом, ему грозило разорение, хоть он и не говорил об этом прямо. Он меня не заставлял, не убеждал. Он только напомнил о Розелли. Я познакомилась с Розелли, когда еще заканчивала университет, когда с тобой у нас все шло так хорошо… На одном благотворительном вечере участвовала в сборе пожертвований для бедняков. Розелли тогда обратил на меня внимание. Без громких слов внес в фонд помощи бедным крупную сумму, сейчас уж не помню сколько. И вообще показался мне вполне приличным джентльменом. Несколько раз приезжал ко мне в университет, был корректен и не позволял себе ничего лишнего. А когда случилась беда, когда я сама не своя стала… после твоего письма… он был заботлив, как старший брат, старался отвлечь от дум, развеселить. Ничего не требовал и не просил, уважительное участие друга — и только. Но когда ему показалось, что я успокоилась, — предложил стать его женой. А мне было все равно, ведь ты… тебя больше не было… Если бы ты знал, как тосковала я в его доме! Впрочем, Розелли не в чем упрекнуть, по отношению ко мне он вел себя безукоризненно. Никогда не пришла бы мысль, что он — гангстер! У отца же с помощью Розелли дела пошли как нельзя лучше, семья выбилась из постоянной нужды, брат смог учиться. Меня радовало, что сумела помочь им, ведь они все так много сделали, чтобы дать мне образование.

— Мучительно думать, Анита, что ждет тебя со мной… Передышка ненадолго, и опять надо будет куда-то бежать…

— И пусть! Не думай об этом, Гарри. Мне не о чем жалеть.

— Спасибо, Анита.

— За что?

— За тебя.

Рай кончался после полудня, когда от болот налетали москиты. Пока не наступал вечер, разводить дымокур не решались, чтобы кто-нибудь не заметил дыма над зарослями. Спасались под москитной сеткой, предусмотрительно захваченной Лейнстером. Ночью Слейн и Багров поочередно дежурили, чутко слушая шорохи. Лейнстеру дежурство не доверялось, и это его как будто обижало. С началом периода дождей болота набухали влагой и леса становились непроходимыми, но сейчас, в августе, можно было ожидать, что полиция или американские солдаты вздумают прочесать местность — ведь столица близко.