Александр Рубан - Витающий в облаках

И вот, наконец, они добирались до самого интересного.

- А это дедушку первый раз расстреливают! - объявляла Люся и вскарабкивалась на стул с коленками, поближе к альбому.

- Правильно, - говорила баба Моня и делала вид, что собирается перевернуть страницу.

- Ну, ба-аба Моня! Расскажи!

- Да ведь ты уже знаешь.

- А я забыла! Ты ещё расскажи!

- Ну, вот, привели дедушку на край села, к старой шахте. Руки за спиной связали, чтобы не убежал. Босиком - а уже первый снег выпал...

- Нет, ты с начала! Ходили вы с папой Аркадием...

И баба Моня рассказывала с начала. Ходили они с отчимом, папой Аркадием, по Украине, фотографировали зажиточных крестьян и драли с них втридорога. Лошадёнка у них была; повозка крытая - внутри чёрным сукном обита, а снаружи вся разрисована. Снимаем возле повозки на краю села, а получается, что где-нибудь в Италии: белоколонные храмы, и море, и парусник. Или в аэроплане можно было сфотографироваться, в кожаном шлеме и с большими очками на лбу. Не хочешь в аэроплане - не надо: рядом Париж нарисован; и Эйфелева башня, и набережная Сены, и Нотр-Дам - всё вместе. Целых пять картинок было - любую выбирай, только плати. Можно, конечно, и на фоне родного села сняться, но богатеи предпочитали Париж. И на здоровье. Нам проще, а им дороже. Ложная память дорого ценится, да дёшево стоит... Драли-то мы с них втридорога, а денег всё равно не хватало. Потом и вовсе не стало: что же за деньги, когда сегодня одни, а завтра другие. Да и выпивать отчим стал; однажды чуть фотокамеру не продал, еле отговорила. Раньше-то он всё мечтал вслух: вот соберём капитал, купим в тихом городке домик, своё заведение откроем, маму Ангелину к себе заберём из Витебска. Только я ему всё меньше верила - уж очень он одинаково говорил, будто сам себя обманывал. Сначала меня, а потом и себя. А как-то спьяну проговорился: умерла мама Ангелина, давно умерла, у него на руках скончалась, когда он последний раз в Витебске был. Всё мне обсказал подробно. Не плачь, говорит, а сам по лицу пьяные слёзы размазывает. Она, говорит, счастливая умерла, как птица в полёте, и нисколько не мучилась. Я тогда всю ночь проревела, уснуть не могла, а он утром оклемался, ходит вокруг меня, в лицо заглядывает. Не может понять: то ли ему приснилось, то ли правда проговорился. Начал было рассказывать, какой он домик в Харькове присмотрел - и недорогой, и место хорошее, бойкое... Но тут вчерашние собутыльники заявились: нового клиента нашли, за посредничество цену заламывают, - не до того стало...

Может, и не так баба Моня рассказывала, может, Люся что-то потом додумала, досочинила. Слушала она вполуха, потому что самое интересное было впереди. Но к этому интересному надо было подбираться исподволь, не спеша и ничего не пропуская. Как баба Моня и её папа Аркадий остались без лошади, мобилизованной в Добровольческую армию, и надолго застряли в каком-то селе под Кадиевкой. Как папа Аркадий второй раз пытался продать фотокамеру, но никто не покупал. Как расположилась в селе большая деникинская часть, и у отчима, наконец, появилась работа: снимать господ офицеров на фоне Эйфелевой башни и Колизея. Как прискакал с далёкого хутора встрёпанный человек, спешился на краю села у повозки и, разузнав у отчима, где остановился деникинский полковник, шмыгнул в ту избу, а вечером всё войско бесшумно снялось и ушло из села. Вернулись на другой день - с шумом, с песнями. Оказалось: окружили на хуторе летучий эскадрон Никиты-Беса, красного командира. И всего-то в эскадроне оставалось человек тридцать, а никакого спасу от них не было тылам Добровольческой армии. Вырезали их, сонных и пьяных, а самого Беса связали и привели в село, чтобы судить военным трибуналом и расстрелять прилюдно.

- Это и был дедушка?

- Он и был - Никита Лукич Бессонов, твой дедушка.

Согнали людей на край села, к старой шахте, Беса над этой дырой поставили - чтобы не хоронить, а напротив него - целый взвод с винтовками. А отчима заставили фотографировать: сначала как офицер приговор зачитывает, а потом как Бес будет последнее слово говорить, пощады просить.

Только он пощады не просил. Пока приговор читали - стоял, голову опустив, сам себя за беспечность клял. А как кончил офицер читать, Бес голову поднял...

- И увидел Моню, дочку фотографа!

- Увидел, - кивала бабушка. - А Моня на него уж давно смотрела. Встретились они взглядами - и сразу всё друг про друга узнали и поняли.

- А что вы поняли?

- Самое главное поняли: что жить нам обоим ещё долго и счастливо, и обязательно вместе.