Владимир Рыбин: Иллюзион

Пришлось обогнуть целый квартал, чтобы выйти к музею с другой стороны.

- Вот уж верно: дурная голова ногам покоя не дает, - ворчал Мортон.

- Зато мы кое-что узнали, - оправдывался Роланд.

- Что мы узнали?

- Что тут газетчики крутятся.

- Они везде крутятся.

- Просто искусство слишком скучно для них. Нужна изрядная доля перца, чтобы они сбежались.

- Сбежались потому, что кто-то пустил слух об ограблении.

- Только слух? Чего ж тогда мы тут?

- Мы для того, чтобы охранять священный принцип частной собственности, - по-школьному продекламировал Мортон.

- Не-ет! - Роланд уверенно покачал головой. - Что-то назревает. Все чего-то ждут.

- Это называется - массовый психоз.

- Не-ет. Все что-то знают.

- И мы знаем.

- И мы знаем, - повторил Роланд. - Когда все знают - это уже реклама. А на рекламу кто-то должен был потратиться.

- Ты подозреваешь?..

- Никого я не подозреваю. Знаю только, что кому-то это надо. Твой <����массовый психоз> выгоден не гангстерам. Может, газетчикам?

В глухом переулке они разыскали служебный вход музея, вошли в маленькую дверь. Сторож, сидевший за дверью, без слов пропустил их, словно знал в лицо.

- Сегодня что, всех пускают? - не удержался Роланд.

- Кого надо, того пускают, - угрюмо ответил сторож.

- А кого надо?

- Это наше дело.

- Смотри, как бы это не стало нашим делом.

- Ваше дело маленькое: стой, где велят, беги, куда велят, лови, кого велят...

- Не слишком ли ты разговорчив для сторожа?..

Узкий гулкий коридор вывел их в коридор пошире, где справа и слева были двери. На одной висела табличка: <����Управляющий музеем>. Они вошли и увидели газетчика, с которым недавно спорили в экспозиционном зале. Он сидел сбоку у большого стола и потягивал что-то из высокого черного стакана.

- Не хотите ли для бодрости? - предложил он, доставая из-под стола бутылку. - Ночь длинна. Кто знает, сколько придется ждать?

Мортон и Роланд переглянулись.

- Ты собираешься просидеть тут всю ночь?

- Не один я, придут и другие.

- Что же вы собираетесь ждать?

- Все, что будет.

- А что будет?

- Вот это я и хочу узнать.

- Ты уверен, что узнаешь именно сегодня?

- Не то чтобы уверен, скорей предчувствую.

- Что тебе известно? - резко спросил Мортон.

- Такой вопрос! - рассмеялся репортер. - У прессы свои тайны.

- Но ведь что-то известно?

- Ничего особенного. Слово чести.

- Что-то подозрительно много сегодня говорят о чести. - Мортон похлопал Роланда по руке. - Пошли. Если бы он что-то знал, об этом было бы в газетах.

- Сенсации надо дать созреть, - назидательно сказал репортер.

- Давай зрей. Но если выйдешь отсюда ночью, я тебя арестую.

- Я выйду, как только услышу выстрелы.

- Выстрелы? - Уже стоявший в дверях Мортон снова повернулся к репортеру. - С чего ты взял, что мы будем стрелять?

- А как остановите преступника? Не будете же вы сидеть в засаде возле самой богини. Да и негде там. А окно рядом. Он вскочит в окно, схватит богиню и... вам придется стрелять.

- Уж не сообщник ли ты? - спросил Мортон.

- Увы. Два миллиона для меня слишком много. Я этой ночью рассчитываю на сотню-другую. Вот если вы его укокошите или он укокошит вас, тогда я все перепишу заново и заработаю в два раза больше.

- Ты уже все написал?

- Остались только детали.

- М-да! - изумился Мортон. - Знал, что газетчики - мастера выдумывать, но, признаюсь, недооценивал.

- Вы, полицейские, всегда нас недооцениваете. А ведь я мог бы заранее описать любую вашу операцию. Люди стереотипны: и вы и гангстеры. Все самые хитроумные планы и контрпланы уже описаны нами. Что-либо новенькое редкость. Это как в шахматной игре: по первым ходам можно предсказать, какая разыгрывается партия...

- Тебе известны первые ходы?

- Управляющий сказал, что сегодня богиню должны украсть...

- Украсть или попытаться украсть?

Репортер грустно посмотрел в стакан и отставил его в сторону.

- Я, видно, много выпил. Ну да все равно: часы заведены... Управляющий сказал: <����должны украсть>. Так что без стрельбы не обойдется.

- Обойдется, - сказал Мортон и направился к двери. Он уже знал, что сделает: этой ночью ни на минуту не отпустит управляющего, заставит и его сидеть в засаде...

В коридоре было пусто. Мимо них тенью проскользнули лишь несколько служащих, незаметных, прячущих лица. Пусто было и в экспозиционных залах. Окна затягивали плотные вечерние сумерки, и ажурных решеток снаружи почти не было видно. Мраморные статуи, все так же освещенные, стояли в черных нишах необычными часовыми, застывшими в своих вековечных позах радости и страданий, стояли, истерзанные временем, безрукие, безногие, даже безголовые. Тишина, окружавшая их, не была тишиной покоя, а висела, насыщенная безмолвными страстями, и казалось, что она вот-вот взорвется смехом, стонами, обычными криками толпы. Это была мучительная, тяжелая тишина, и Мортон даже обрадовался в первый момент, когда услышал тихий монотонный скрип. Он быстро пошел к дверям соседнего зала и застыл на пороге: у приоткрытого окна на легкой стремянке стоял управляющий и раскачивал решетку. Украдкой оглядывался, снова прикидывал расстояние до ниши, где стояла двухмиллионная богиня, и снова принимался дергать решетку.