Валерий Генкин - Сшит колпак

— На что ты надеешься, Олсо?

— Я? — Человек в кресле встряхнул головойи застонал. — На что надеялись мы в горах, когда смерть выводила тонкую песню… — Он закашлялся и вдруг заговорил быстро и громко: — На спасение? Жизнь? Плевали мы на нее. Не было для нас ничего дороже нашего дела. И оно победит. Народ раскусит тебя, Катапо. И вздернет предателя на колесе позора.

— Ты сказал, народ? — Одна сторона печеного яблочка хмурилась, другая улыбалась. — Разве ты понимаешь народ, глупый человек?

Отец-указатель легко повел бровью. Двое узколицых в клеенчатых передниках подошли к креслу и отстегнули мокрые бурые ремни. Запах мочи и крови коснулся ноздрей Ол-Катапо. Он слегка отстранился, и узколицые потащили обмякшее тело к стене. Отец-указатель шел следом, легко ступая мягкими сапожками. Так поднялись они по идущим вдоль стены ступеням до ближайшего окна. Голова Олсо тихо стукнулась о прут решетки.

— Посмотри на площадь, Олсо. Она полна народа. Народ пришел воздать хвалу мне, отцу-указателю, вершителю лилового дела. Его благодарность идет из самой глубины сердца. И еще народ пришел сюда, чтобы потребовать смерти изменнику Олсо. Ты слышишь?

Олсо молчал.

— Он слышит, ваше всепокровительство, — сказал егерь-секретарь, стоявший за спиной Ол-Катапо.

— Ты говорил о выборе, Олсо. У тебя остался один выбор: умереть гнусной смертью здесь или пасть от пули как честному шпиону на холме прощения. Вот почему мы предложили тебе громко и откровенно рассказать столь любимому тобой народу о ваших мерзких делах. Так поступили Асто и Кеес. Это послужит уроком врагам и укрепит лиловое дело, о котором ты так печешься. Ты можешь заслужить почетную смерть. Подумай, Олсо.

У белых дверей Дмитрия встретил егерь-секретарь. Он широко улыбался.

— Его всепокровительство ждет вас.

Родчина ввели в зеленый зал. Нежный белый дым плыл из курильниц, стоящих вдоль стен. Отец-указатель был наполовину скрыт колонной. Под клочковатой бровью горел желтый внимательный глаз.

— А, — сказал он, — гость пожаловал. Это хорошо.

И вышел из-за колонны. На его мундире светилась опаловая якта.

— Мы рады дружественным контактам, — продолжал он, вертя в коричневых пальцах резную нюхательную палочку.

Егерь-секретарь засиял. На скромном в полоску костюме тоже блеснула якта, но поменьше.

— Мы надеемся, что ваши деловые встречи прошли успешно, — сказал Ол-Катапо, склонив голову набок.

«Отвечай внятно, с умеренной смелостью, устремив честный взор на подбородок отца-указателя», — вспомнил Дмитрий третье правило Приема и устремил.

— Целью моего приезда было ознакомление с историей. Поэтому не знаю, можно ли мои встречи назвать деловыми. Но они были интересными, а потому, я думаю, успешными.

— История? История мертва, когда она не служит настоящему и, что главное, будущему. То, что вы знакомитесь с нашей историей, это хорошо. Но пусть древность не заслонит от вас живое настоящее. Удалось вам побывать на ликовальнях по случаю начала строительства Главного колпака?

— Да, я присутствовал на торжествах.

— И какие вынесли впечатления? — Ол-Катапо смотрел требовательно. — Лучшие наши режиссеры работали над постановкой этого грандиозного зрелища с любимыми народом артистами, акробатами и дрессированными ейлами.

Дмитрий мешкал с ответом.

— Наш гость, — вступил в разговор егерь-секретарь, — делился со мной, он восхищен той удивительной слаженностью, с которой шестьдесят четыре по шестьдесят четыре юноши и столько же девушек в единый миг поднимали левую руку, отставляли правую ногу и… — голос секретаря прервался от волнения.

— Да, — кивнул отец-указатель, — это есть замечательное свидетельство единения народа, его готовности забыть обо всем мелком, личном, сиюминутном ради великого, общего, вечного. Вы согласны со мной? — Глаз Ол-Катапо не отпускал Дмитрия.

— Да, но не противоречит ли, — Дмитрий старался не смотреть на егеря-секретаря, лицо которого выражало неподдельный ужас, — вся эта демонстрация спортивного, то есть телесного совершенства идее примата духовного объединения, бренности физической оболочки, самой цели грандиозного строительства… — Родчин вдруг снова вспомнил третье правило, попытался отыскать взглядом подбородок отца-указателя, но не смог. Ол-Катапо отвернулся к стене. С лица егеря-секретаря сбежала краска.

Из-за белого дыма потянулись бритоголовые служители в складчатых балахонах. Они несли древки с дощечками. На первой дощечке плыла четырехлучевая якта.