Валерий Генкин - Сшит колпак

— Не утешайте. Конечно, обидно проиграть в столь примитивной игре, но, увы, несмотря на теоретическую простоту, она не поддается сплошному обсчету. Впрочем, догадываюсь — вы специально натасканы на решение подобных задач. Возможно, это необходимо для выживания в условиях вашей планеты. Скажем, те, кто плохо играют в шахматы, попадают в неблагоприятные природные или социальные условия и вымирают. А? Я прав? Играть с вами — все равно что соревноваться с пауком в плетении паутины.

Борис улыбнулся.

— Евгений вот не играет в шахматы, а не вымер. Правда, ты не вымер, Женя?

— И не думал, — веско сказал Дамианидис. — Но непременно вымру, если сейчас же не перекушу.

— Да, нам пора. Остается подождать Дмитрия и, согласно договоренности… — Борис посмотрел на кивалу.

— Хорошо, — сказал Нус. — Возьмите. — Тот же кивала-служитель принес и положил на стол два темно-зеленых диска. — Но завтра мы сыграем еще.

Дверь не закрыли, и было видно лестницу, забитую толпой. Одинаковые улыбки. Тусклая люстра тонко скрипела. Дмитрию казалось, что он здесь давно.

— Вы издалека, мы знаем, — сказал один. Улыбка щелевидного рта сделалась еще слаще. — Из дивного далека. Что есть человек?

Пока Родчин соображал, что ответить, другой из толпы — маленький, с глазами чуть живее, чем у остальных, закричал:

— Я знаю, я скажу! Я!

Он суматошно полез в складки балахончика, достал истертый на сгибах лист, развернул и прочитал громким фальцетом:

— Человек есть разумное животное с курчавыми волосами и орлиным носом, нависающим над верхней губой. Он умеет шагать, размахивая левой рукой и думая, что для него многое доступно. Иногда он выходит в долину из-за круглых уступов гор и при этом непременно тянет за собой ящик, наполненный желтыми съедобными шариками. В стремлении привлечь подругу он издает низкие ритмичные звуки, называемые песней, и в странном этом несоответствии таятся семена тщеты и обиды, суетной погони за несбыточным, неутолимой жажды накопления обрезков материи, бесприютных скитаний по дальним мирам. И все же он учится отрясать прах…

Первый поднял руку, и маленький тотчас замолк.

Высокая дырявая тень возникла в толпе, заколебалась в сыром сумраке и, поддавшись сквозняку, сгинула в темном углу.

— Это же егерь-секретарь, — тихо сказал Дмитрий.

— Он покинул нас, наш господин. Навсегда покинул нас. — Комната наполнилась стонами.

Маленький протиснулся к Родчину и, протягивая сложенный вчетверо листок, прошептал:

— Можно еще вопрос?

Дмитрий развернул бумажку. Детским разборчивым почерком там было написано: «Так что же есть человек?» Родчин посмотрел на маленького с недоумением, открыл было рот. Но тот приложил палец к губам:

— Не надо. Кругом одни зорийцы.

— Зорийцы?

— Никого из категорий, — шептал маленький. — Еще вопрос можно? — Он тряс головой и тыкал бледным пальчиком в листок.

Родчин опустил глазаю Там значилось: «Что есть зло?»

— Но если тут одни зорийцы… — неуверенно сказал Дмитрий.

— Ах, это неважно, — ответил человечек. — Про зло они любят. Все ведь помогали Рыбьей Кости.

— Рыбьей кости?

— Прозвище егеря-секретаря. Так дразнили его в детстве. Но — тссс…

— Все, говорите, помогали?

— Все. Ваш покорный слуга тоже. — Он расшаркался. — Но там, в глубине, что-то цепляет и тянет. Впрочем, доказано — мы не злодеи. Все исполняли к вящей славе Единого. И от вас, гостя, приглашенного осмыслить наш горький и поучительный опыт, мы ждем дальнейших аргументов. Для правильного же осмысления необходимо, согласно двойному правилу гостеприимства, на паре ейлов, запряженных в повозку, отправиться к шатру у Лилового холма, где служительницы Атры поднесут вам священный дымный напиток оло, навевающий самые правдивые сны.

— Кажется, один правдивый сон я уже вижу, — Дмитрий усмехнулся.

— Ну и что же, — быстро сказал человечек, будет сон во сне, а в том сне еще сон, а в том…

— И все, конечно, правдивые.

— Как сама явь. Более, чем явь. Ибо что есть сон? — Человечек вырвал из пальцев Дмитрия бумажку и забубнил: «Сон есть волшебное летучее чувство, посещающее нас в пространстве между голубой периной и периной, украшенной крупными бледными цветами. Все страхи и надежды снов суть подлинные события нашей жизни, подкрашенные всеведущей и опытной рукой для придания им абсолютной достоверности. Все прочее…»

— Лишь память о ветрах, — пробормотал Дмитрий.