Евгений Гуляковский - Сезон туманов

Он глянул на часы. Скоро шесть. Совет назначен на семь. Всегда перед заседанием с тревогой сжималось сердце: какой новый неприятный сюрприз ждет его на этот раз? Инженер не пропускал ни одного случая, чтобы укрепить свои позиции, добиться от совета новых уступок. Зачем ему нужна полная власть? Что он собирается с нею делать? Ускорить их поражение? У председателя не было фактов, только чутье старого, много повидавшего человека. «Этого, в сущности, мало, чтобы осуждать того, кто сменит тебя на посту...»

Он медленно брел по тропинке вверх к седловине совета. Нужно было подняться метров пятьсот, и с каждым годом дорога давалась ему труднее, словно склон становился круче, а расстояние длиннее. Здесь, на большой высоте, растительность поредела, но дышалось так же легко, как внизу. Огромная и плотная атмосфера вдоволь насыщена кислородом... Он часто думал о планете как о хлебосольном доме, с лесами, богатыми деревом, с реками, полными пресноводных креветок, с воздухом, перенасыщенным кислородом... Словно дом этот ждал хозяев долгие годы и дождался... Приходите, живите с миром... Они пришли в этот дом, сели за стол, забыли только, что дом чужой... Забыли... и дорого заплатили за свою доверчивость.

Кольцо пещер кончилось. Тропинка шла теперь через редкую рощу карликовых кустов, сквозь которые тут и там виднелись беспорядочно разбросанные бревенчатые домики молодоженов. Люди постарше считали пустой тратой времени строить дом на один сезон, до прихода туманов. Да и молодежь все реже могла позволить себе такую роскошь. Почти все время отнимали у людей непрестанные дозоры, вылазки в город, забота о хлебе насущном и об оружии... Пожалуй, об оружии прежде всего. Только благодаря оружию так много власти сосредоточилось в руках инженера. По воле этого человека мог остановиться завод — их последняя надежда. Страшно даже подумать, что случится, если завод остановится хоть на сутки. Перестук его автоматических станков долетал до самой седловины. Они привыкли жить под этот стук. Автоматы выплевывали в конце конвейера холодные стальные яйца протонных гранат, капсулы для огнеметов, шрапнельные стаканы реактивных оружий... И получилось, что они жили для смерти, сеяли смерть... Хотя прилетели сюда с совсем другими намерениями. Их вынудили, конечно... Но самое ужасное то, что первопричина, из-за которой все началось, в сущности недосягаема для их оружия. Неизвестно даже, приносят ли какой-нибудь результат все эти схватки, организованные инженером, все эти баталии с огнеметами и протонными гранатами. Может быть, они пытаются поджечь море, а враг так же необъятен и вездесущ, как воздух? До сих пор председатель не терял надежды на то, что они найдут уязвимое место противника, смогут не только сдерживать его, но и уничтожать. Для того и создан был научный центр, на который он возлагал так много надежд... Но центр постепенно хирел, превратился сначала в отдел, потом в группу... А затем, когда пришлось полностью перейти на снабжение охотников, у них словно отрубили руки. Инженер потратил немало сил, доказывая, во что обходится этот отдел, и попросил привести ему цифры, чтобы увидеть отдачу... Что ж, в ближайшей перспективе инженер был, конечно, прав. Они сэкономили много рабочих рук, много сил и средств, зато сейчас уже нельзя даже мечтать о наступлении, и кольцо сжимается все туже...

Как только тропинка перевалила через выступ, перед глазами открылась знакомая картина. Широкая каменная чаша уступами сбегала вниз, и там, среди живописных выветренных глыб, около холодного родника стояли скамьи совета. Здесь все дышало суровой простотой первых лет походной жизни, когда победа казалась делом ближайших месяцев, а эпидемия, как и последовавшая за ней война, всего лишь печальным недоразумением. Старик спустился вниз, к самому ручью. Он пришел сегодня, как всегда, раньше времени, чтобы посидеть одному. Но на скамье уже расположился доктор. Так коротко все звали руководителя научной группы. Может быть — потому, что в его обязанности входил и уход за редкими ранеными, число которых с каждым годом все сокращалось. С поля боя этой странной войны редко возвращались раненые.

Доктор был сухопар, желчен и неряшлив, в руках он вертел суковатую палку, которой рисовал на земле перекошенные рожи, но старик знал, что таким он был не всегда. В молодости это был общительный, подающий надежды ученый, и лишь когда из очередной схватки не вернулся его единственный сын, доктор стал вот таким. Не сразу, постепенно.