Евгений Гуляковский - Сезон туманов

Ротанов отвернулся, борясь с приступом тошноты.

— Вы хорошо держитесь. Другие обычно выпрыгивали из окна или сразу начинали стрелять.

— Ладно,— сказал Ротанов.— Может, вы объясните, откуда у вас... почему вы так похожи на человека?

— Вы хотели спросить, откуда у меня это тело? Ведь так?

— Ну допустим.

— Этого я, к сожалению, не знаю. Однажды утром я проснулась в лесу такой, какая есть. Что-то я смутно помнила — лицо старой женщины, например. Не знаю, почему именно это лицо я так долго не могла забыть. Какой-то дом... Только это все было так... Ну, неважно, что ли... Когда здесь, в городе, поселились наши, я тоже перешла сюда. Вначале здесь было очень неспокойно, часто приходили люди. Они всегда очень громко кричат и всегда начинают стрелять... И знаете, почему я догадалась, что вы хотите спросить меня об этом теле?

— Нет,— хрипло ответил Ротанов.

— Потому что временами мне кажется, что оно не мое. Словно надеваешь чужое платье, только это сложней... Мне хотелось спросить об этом, узнать, почему. Но наши никогда об этом не говорят. Считается неприличным. А потом мне стало безразлично.

— А эта комната... Как вы тут живете?

— О, мне совершенно все равно, где быть. Здесь или в лесу. Холода я не чувствую. В вещах не нуждаюсь. Иногда меня тянет в лес. Мне нравятся его прохлада и запахи... Не знаю, почему я говорю вам все это...

Может быть, и Филин тоже? Удачная подделка, не больше?.. Ротанов надеялся найти здесь людей, а не чужой враждебный разум. Расчет строился именно на этом, и если людей не осталось, все сразу теряло смысл...

— Чего же вы медлите? — устало спросил он.— Вы ведь, наверное, должны сообщить о моем приходе?

— Это их дело искать вас. Меня это не касается.

— В таком случае, дайте хотя бы напиться.

— Воды?.. Я не знаю... Сейчас посмотрю, но, кажется, водопровод давно не работает...

— Как же вы обходитесь?

— Мне не нужна вода.

Она вышла из комнаты. Ротанов услышал, как заскрипел кран, потом она пошла к двери, вышла на лестницу. У него не было ни малейшего желания выяснять, куда именно она отправилась. Пусть делают, что хотят. Он сбросил с просевшего дивана обрывки старых бумаг, мусор от обвалившейся штукатурки и растянулся, чувствуя, как усталость постепенно овладевает всем телом. Сейчас бы выпить чего-нибудь холодного и заснуть. Может быть, на свежую голову он сумеет разобраться в этой сумасшедшей ситуации...

Женщина вернулась минут через пятнадцать с большой глиняной кружкой, в которой плескалась темная жидкость.

— Я вспомнила, что в подвале остались какие-то бочки. Вот это, по-моему, годится, я видела, как люди это пили.

Он не стал раздумывать. Кружка была огромной, литра на полтора. От жидкости пахло хвоей и по всему телу разливалась теплота, хотя сама жидкость казалась холодной, даже запотела кружка. Он выпил ее всю, до дна, и снова развалился на диване.

— Сядьте куда-нибудь. Что вы маячите перед глазами?

— Я знаю, что «сидеть» — это такая поза. Но для чего ее принимают, не знаю...

— Ну как хотите... Если я засну, постарайтесь меня не будить.

— Хорошо. Я постараюсь,— послушно сказала она и неподвижно застыла в немыслимой для человека позе. Но им уже овладело блаженное безразличие ко всему, глаза закрылись сами собой.

Проснулся он полностью отдохнувшим. И сразу вспомнил все, что с ним произошло.

Он рывком поднялся, прошел на кухню и здесь увидел женщину. Она стояла спиной к окну, широко и как-то неловко расставив ноги. Было в ней все же что-то от механического манекена и еще что-то такое, что невольно вызывало жалость. Он должен был бы чувствовать брезгливость, ужас, но ничего этого не было. Только легкая жалость. И еще ему очень хотелось узнать, откуда она взялась, почему она и все те, другие, так похожи на людей. Он подумал, что теперь самое время заняться этой загадкой.

— Вы что же, никогда не устаете? Почему вы даже не присядете?

— Так вот почему люди так часто садятся... Нет. Усталости я не чувствую.

— И никогда не спите?

— Не знаю, сон ли это. Когда наступит ночной сезон, меня не станет.

— Вы хотите сказать, что ночью...

— Нет, не той ночью, которая сменяется днем, а тогда, когда ночь длится несколько месяцев по вашему времени, когда наступает холод. Вот тогда...

— Ах да, я совсем забыл, что у вас тут даже на экваторе бывают полярные ночи...

Только теперь он рассмотрел ее как следует. Черные, как воронье крыло, с синевой, волосы обрамляли бледное худое лицо с удивительно правильными чертами. Он затруднялся определить, сколько ей лет. Гладкая кожа была неестественно бледной и, пожалуй, чересчур гладкой. Ни одной морщинки. Место, где недавно он видел царапину, теперь было прикрыто высоким воротничком.