Фредерик Пол - Врата. За синим горизонтом событий

И когда Альберта Эйнштейна отпустили, он не позволил себе сразу дезинтегрироваться.

«Все никогда не бывает сказано», — заметил Генри Джеймс. Для Альберта «Генри Джеймс» означало только адрес, по которому находится определенная информация. Но смысл этого закона он понимал. Даже своему хозяину он никогда не может сказать все. И если попытается, то изменит своей программе.

Но какую часть всего избрать?

На нижнем структурном уровне программа Альберта должна была пропускать факты определенной «ценности» и задерживать все остальные. Достаточно просто. Но программа обладала избыточностью. Факты поступали к ней через множество ворот, иногда через сотни. И если некоторые ворота говорили фактам «да», а другие «нет», что оставалось делать программе? У нее был алгоритм проверки «ценности», но на некоторых уровнях сложности не хватало шестидесяти миллиардов гигабит: могло не хватить даже полной битами вселенной. Мейер и Стокмайер давно показали, что, независимо от мощности компьютера, существуют проблемы такой сложности, которые невозможно решить за все время существования вселенной. Проблемы Альберта не были такими грандиозными. Но он не мог найти алгоритм их решения, например, нужно ли применять поразительные последствия принципа Маха к истории хичи. Хуже того. Эта программа была частной собственностью. Конечно, было бы интересно заняться чистой наукой. Но принципы программы этого не допускали.

И Альберт задержался на миллисекунду, рассматривая свои возможности. Должен ли он, когда его в следующий раз вызовет Робин, сообщить ему свои предположения, связанные с Небом хичи?

Долгую тысячную долю секунды он не мог прийти к определенному решению, и его части потребовались для других задач.

И Альберт позволил себе распасться.

Эту проблему он поместил в долговременную память, а все остальное, все шесть на десять в девятнадцатой степени бит информации без следа ушли, как вода в песок. Часть их приняла участие в большой военной игре, в ходе которой Ки-Уэст подвергся нападению с Больших Кайманов. Часть включилась в решение транспортных проблем Далласа, так как самолет Робина Броудхеда приближался уже к аэропорту. Позже, гораздо позже, часть Альберта помогала поддерживать жизненные функции Эсси, когда доктор Вильма Лидерман начала операцию. Небольшая часть много часов спустя помогала разрешить загадку молитвенных вееров. А самые примитивные, самые грубые части программы присматривали за изготовлением кофе и печенья для прибывающего Робина и убирали дом к его приезду. Шестьдесят миллиардов гигабит могут многое. Даже мыть окна.

Любовь — это благодать. А брак — контракт. Та часть меня, которая любила Эсси, делала это от всей души, тонула в боли и ужасе, когда наступил рецидив, заполнялась радостью, когда Эсси проявляла признаки выздоровления. У меня было достаточно возможностей и для того, и для другого. Эсси дважды умирала в операционной, прежде чем я добрался до дома, и еще раз позже, двенадцать дней спустя, когда понадобилась новая операция. В последнем случае ее ввели в состояние клинической смерти сознательно. Остановили сердце и дыхание, сохраняли живым только мозг. И каждый раз, как ее возвращали к жизни, я приходил в ужас от того, что она будет жить — потому что если она выживет, то сможет умереть еще раз, а я этого не вынесу. Но медленно, трудно она начала набирать вес, и Вильма сказала мне, что события поворачиваются в благоприятную сторону, как в корабле хичи вы достигаете поворотного пункта и спираль начинает светиться. Тогда вы знаете, что выживете. Все это время, недели и недели, я провел дома, чтобы, если Эсси захочет меня видеть, я был рядом.

И все это время какая-то часть меня, которая согласилась на брак, негодовала из-за этого ограничения и хотела, чтобы я был свободен.

Как это понять? Тут все основания для чувства вины, а это чувство легко приходит ко мне — как постоянно говорила об этом моя старая психоаналитическая программа. А когда я отправлялся на свидание с Эсси, выглядевшей как собственная мумия, радость и тревога заполняли мое сердце, а вина и негодование сковывали язык. Я отдал бы жизнь за ее здоровье. Но это не казалось практичной стратегией, по крайней мере я не видел возможности заключения такой сделки, а другая моя часть, та, что испытывала вину и враждебность, хотела, чтобы я был свободен и мог думать о Кларе и о возможности вернуть ее.