Станислав Соловьев - Grunedaal

И когда я увидел высокий, почти черный силуэт на темно-сером фоне неба, вздохнул с облегчением. Ратуша была там, где я ожидал ее найти и это было замечательно. Место вокруг ратуши оказалось особенно грязным и захламленным. Такое чувство, что тут никто никогда не ходил. Мне приходилось буквально продираться сквозь высокие сорняки, гнилые доски, преодолевать кучи мокрого щебня... На подступах к ратуше дело обстояло еще хуже: приходилось карабкаться по земляным завалам и прыгать через глинистые рытвины, наполненные до краев черной водой. Несколько раз я подскальзывался и падал в черную воду. "Ничего, - думал я, вставая, - зайду в ратушу и там обсохну..." Я не сколько не сомневался, что попаду в ратушу, и когда я очутился у ее входа, то немного опешил, - не ожидал, что мне так легко удастся сюда проникнуть.

Быстро темнело. Где-то залаяли собаки. Далеко заплакал ветер, разочарованный в танцах ворон. Мне вдруг стало страшновато. Не знал, хочу ли идти внутрь этого заброшенного здания или только пытаюсь что-то доказать. Себе? Арде?..

Двери, что вели в ратушу, давно сгнили: на дверном косяке клочьями свисал трухлявый мусор. Я поискал чем его сбить: не хотелось, чтобы он посыпался на голову, когда я стану проходить внутрь. Нашел палку и ударил по сгнившему косяку. Звук получился на удивление тупой: сор медленно стал оседать влажным облаком. Я не выбросил палку, собираясь прочищать себе путь, и медленно двинулся вперед, - в сырую темень каменных внутренностей. Сначала я шел с чрезвычайной осторожностью, словно в полутьме меня поджидали безголовые чудовища. Потом осмелел, зашагал бодрее...

Никаких человеческих костей я не обнаружил (их успело мне нарисовать воображение), хотя все было завалено упавшим пролетом. "Собаки..." - вслух сказал я, но эха, как ожидал, никакого не услышал. За разнородным щебнем увидел винтовую лестницу, уходящую вверх. Немного подумав, стал поднимался по ступеням, но ничего не находил интересного. Почти все внутренние пролеты попадали вниз: из стен торчали каменные ребра, обросшие зеленым мочалом. Иногда моему глазу открывались уцелевшие помещения. От них несло застоявшимся смрадом и навстречу мне вылетал рой насекомых, - их я потревожил своим бесцеремонным вторжением. "Разве тут может кто-то жить?" - разочарованно я спрашивал у тихо звенящего племени. Племя кружилось у самого лица, но делало это так вяло и ненастойчиво, что движение палки отгоняло его на приличное расстояние. Звенящее племя зависало мерцающим облачком и его звон сливался с тишиной: "конечно, он человек из далекой страны..." Мне не оставалось ничего другого, как преодолевать пролет за пролетом и подниматься на самый верх. Я уже знал, что ничего не найду. Что тут могло остаться, кроме запущенности и сырого молчания? Никто здесь давно не живет, это понятно. Что тут может быть?.. "То, что иногда в самом верхнем окне горит свет, такая же байка как все остальное... Разве, что там обосновался еще один сумасшедший... Сумасшедший с такой вот бородой как это мочало..." Встречаться с еще одним безумцем мне не хотелось, но неутоленное любопытство требовало от меня продолжать поиски. "Раз я сюда поднялся, нужно все осмотреть..." - думал я как заведенный: других у меня мыслей не было. Иногда попадалась почти полностью сгнившая мебель, мешки, которые когда-то были наполнены, а теперь срослись в одно мохнатое целое и зазеленели мхом... Над головой с писком проносились маленькие зверьки - летучие мыши: то ли они охотились на насекомых, то ли испугались шума, который я производил своей палкой. Ничего здесь не было страшного и удивительного: только дряхлость веков, только запущенность и безнадежность.

Я не знаю, сколько времени потратил на блуждание в бывшей ратуше, - вряд ли ее стоило называть ратушей. Это был лживый остов, скрывающий в себе свою многовековую смерть. То, что снаружи казалось самым высоким и единственно величественным в городе строением, на проверку оказалось старой ложью - пустая и грязная оболочка. "Ты обманываешь их своим фальшивым величием... - говорил я сам с собой в полутьме здания, - А может они обманывают тебя своей искусственной преданностью?.. Кто из вас лживее: ты или страх эти людей?.. Может вы питаете друг друга: как черви питаются тушей мертвого животного. Они живут, питаясь смертью и ничего не зная о настоящей жизни, - такое знание им бы грозило голодной гибелью. Они славят жизнь, объедаясь мертвечиной, и боятся увидеть голый правдивый оскал костей. Ведь тогда им откроется правда: здесь нет жизни и хвальба их - бессвязное бормотание выжившего из ума старика. Поэтому они - умеренные поедатели мертвечины: они не спешат насытится и им нужен сам процесс. Им приходится пополнять мертвую плоть все новыми остатками - это большая куча мусора, которая состоит из мифов, слухов, легенд, сплетен. Эта куча мусора - сама по себе правда. Но что в ней правдивого, кроме трупного душка?.. И где провести границу: вы питаетесь огромным мифом мертвого каменного тела или это и есть большой червь, питающийся вашими страхами? Кто из вас червь, а кто труп? .."