Станислав Соловьев - Grunedaal

Внутри защитных стен город оказался еще запущиней и грязнее, чем я ожидал, рассматривая его с высоты серого плато. Многие дома, сотню лет назад красивые и кипящие буйной жизнью своих многочисленных обитателей, ныне смотрели слепыми оконными проемами. Крыши их обрушились, стены пожирали дикий плющ и глубокие трещины - словно они соревновались друг с другом, кто захватит больше ветхого пространства... Улицы, некогда широкие и мощенные гладким булыжником, были завалены полугнилой деревянной рухлядью, мусором, камнями, вывороченными из кладки и теперь валяющимися как попало. К моему удивлению людей практически не было: на нашем пути, - и это в полдень! - я видел не больше десятка людей, пугливо оглядывающихся на меня и закутанных в рванное тряпье. Тишина царила в городе. Кое-где ее прорезали истеричные вопли бродячих псов, ржавый клекот давно не смазываемых дверных петель, хлопанье белья на ветру. Мы неторопливо обходили темные зловонные лужи, уверенно расположившиеся посреди улиц, трупы собаки или лошади, обживаемый армией шепчущих насекомых, уныло ползущую телегу, до верху нагруженную глиняными горшками.

Старик упрямо тащил меня за рукав: он почему-то молчал и трусливо озирался на каждого встречного. Так как все мое внимание было поглощено опасными лужами и кучами мусора, я мало что увидел, но все таки успел сделать кое-какие выводы. Эти выводы показались мне подозрительными и оттого неприятными: я не услышал детского смеха или детских криков - такое ощущение, что в этом городе совершенно нет детей. Я заметил, что почти все нами встреченные люди облачены в грязные лохмотья, чем-то испуганы, лица опухшие и их цвет землянист, словно люди большую часть жизни проводят впотьмах, в закрытых помещениях. У всех домов, которые имеют более или менее жилой вид, плотно закрыты оконные ставни и двери. Большую часть из встреченных нами людей составляют уже известные мне "стражи" - все как на подбор низкорослые и плотные. Они единственные, кто не выглядел испуганным и кто одевался сносно.

Старик боялся их больше всего: каждого "стражника" он встречал беззубой фальшивой улыбкой и низко кланялся. "Стражники" вряд ли замечали его показное дружелюбие: они с важным видом бродили по улицам и почему-то стучали древками своих смехотворных "копий" по закрытым ставням. То ли им было скучно, то ли они требовали открывать ставни... Я спросил у старика: кто эти люди? Старик присел от неожиданности и какое-то время ошеломленно изучал меня совершенно белыми глазами. Потом он вспомнил про мое иноземное происхождение и чуть слышно выдавил: Ут-наи-салиби... Неизвестное воинство? - Я удивился: какое же оно неизвестное, если это тоже местные жители, - просто они облачены властью. Но может быть я перевел неправильно? Может Ут-наи-салиби обозначает "Силы Неведомого"? Но это ничего не объясняет. Разве, что это можно понимать как "солдаты Того, чье имя не называют". Я удивлялся... В стороне, противоположной той, куда меня вел осторожный старик, грозно и величественно возвышалось здание городской ратуши. По-видимому, это было единственное по-настоящему высокое строение в городе. Старик особенно избегал смотреть в сторону ратуши и каждый раз перехватывая мой любопытный взгляд, что-то неодобрительно бормотал себе в бороду. Я заинтересовался этим и прямо спросил старика: что это за здание и что там находится? Старик весь подобрался и, несмотря в сторону ратуши, пробормотал уже знакомое мне: Куулат-ба-наи... Я видел его страх и не продолжил расспросы. Решил, что спрошу обо всем попозже, когда старый человек привыкнет ко мне. Я надеялся на это...

Старик привел меня в свой дом. Дом был маленький, двухэтажный, в котором жил только сам старик, - все остальные комнаты были пустыми и давно запущенными. Он пропустил меня вперед и следом за мной плотно закрыл двери. Внутри дома царила пыльная и затхлая темнота. Старик зашептал извинения и вскоре зажег свечу: как я и ожидал, оконные ставни были плотно заперты изнутри. Мы прошли в самую маленькую комнату. Ее можно было назвать почти пустой: кроме низкой деревянной кровати и кособокого сооружения, напоминающего то ли стул, то ли стол, - в ней ничего не было. Комната была поопрятней других, но все равно пыльной и заросшей старой паутиной. Воздух здесь был особенно затхлый и несвежий: очевидно, ее никогда не проветривали. Меня насторожил тот факт, что комната была без окон. Старик оставил меня и торопливо шаркая куда-то удалился. Я сидел на кровати и пытался понять, почему меня настораживает все здесь - сам город, улицы, этот дом, эта комната, этот старик. Что здесь такое, что присуще всему и что больше всего неприятно мне? И тут я понял: запущенность и состояние, не меняющееся веками. Обреченная неизменность царила в этом городе и правила свои пыльные балы. Не ее ли угрюмые жители Грюнедаля именуют Тем, что не имеет имени?..