Станислав Соловьев - Grunedaal

Но тут мои печальные размышления прервало возвращение старика. Он принес мне поесть: овощная похлебка, черствый хлеб, лук, две вялые грозди винограда. Пока я ел, старик, словно лунатик, бродил по комнате, отбрасывая причудливые тени. Он что-то бормотал, нежно поглаживая пальцами облупившиеся стены и словно убеждаясь в собственной правоте медленно кивал головой. Я был занят едой и не обращал большого внимания на странные действия хозяина. Голод был моим настоящим хозяином. А когда он перестал им быть, хозяйкой стала сонливость. Старик, удовлетворенно бормоча, забрал грязную посуду, и уковылял из комнаты. Я вытер рот и ждал, когда он вернется. Но он все не возвращался и я не заметил, как уснул...

Три дня я только тем и занимался, что ел и спал. Путешествие через охваченный войной Суувар, а затем преодоление ледяных гор (старик их называл Таал-крондали) сильно истощили мое тело и мой разум. И то и другое нуждалось в продолжительном отдыхе: я ел и спал, и был счастлив. Конечно же, гораздо лучше было, если бы окна были широко раскрыты и моя комната была омыта солнечным светом и свежим воздухом. Но в промежутках между едой и сном я видел отчетливый страх хозяина и страх был намного старше его. Я не осмеливался просить гостеприимного хозяина открыть окна и впустить в дом свет. Если ему это так не нравилось, - что же, я был готов терпеть и не такие причуды. Слава Истории, что я был жив, что я впервые за долгие месяцы имел крышу над головой, что меня сносно кормили и не тревожили утомительными расспросами. Казалось, старик совсем не спешит расспрашивать меня про далекие страны. Большой частью он молчал, иногда что-то тихо бормотал себе в усы и удовлетворенно кивал головой, словно бы соглашался с кем-то, кто был для меня не видим, но для него - осязаем и привычен.

Старика звали Арда. Меня же он называл Орвином. Я не знал, чем занимался старик эти три дня: признаться, мне было все равно. Я закрывал глаза и моментально засыпал, окруженный непроницаемой тишиной. Бывали моменты, когда мне казалось, что окружающий меня город давно вымер: нет в нем никого, кроме меня и полусумасшедшего старика. Я прислушивался и ничего не мог услышать. Тогда я вставал и медленно, - мои ноги еще ныли от накопившейся усталости, подходил к закрытым оконным ставням. Я прислонялся ухом к шершавому сухому дереву и тогда слышал отдаленные звуки: чей-то кашель, скрип колес неторопливо ползущей телеги, внезапную возню бродячих собак на одной из мусорных куч, глухой стук стершихся башмаков. Меня удовлетворяли эти незатейливые звуки: город умирал, но город еще не умер. Я возвращался к кровати и погружался в сон без сновидений...

На четвертый день я почувствовал, что достаточно отдохнул и окреп, чтобы выйти на улицу и познакомиться с городом, о котором я когда-то грезил и который разочаровал меня, напомнив о будущей бессмысленной старости. Я сказал об этом хозяину и тем его испугал. Старик разволновался. Из его бессвязных хриплых выкриков, больше похожих на кашель, чем на осмысленную речь, я понял, что на улице уже вечер, а жителям запрещено в темное время покидать свои дома. "Кем запрещено?" - хотел я спросить, но благоразумно сдержался; что-то подсказало мне, что это еще больше испугает и разозлит старика. Запрещено или нет, - я сильно не расстроился: с удовольствием еще пару деньков отдохнул, прежде чем заниматься своей работой.

Старик, увидев, что я не собираюсь выходить, успокоился и попросил меня рассказать что-нибудь. Вопросы он задавал несмело, хотя и привык уже ко мне, и относился уже без того отчуждения, как в начале. Арда, не смотря на свою старость, оказался очень любопытным: это был восторженный слушатель. Я рассказал ему о своих приключениях, опустив самые страшные места, - боялся, что этим сильно напугаю старого Арду. Но его ничего не пугало; у меня возникло такое ощущение, что Арда гораздо больше боялся своих соотечественников, чем какие-либо далекие страны. Он не умел спрашивать по существу, он просто жадно поглощал все, что я предложу его невзыскательному уху в благодарность за оказанное гостеприимство. Я рассказывал про Школы, про Изученный мир, о моих поисках Грюнедаля. Я поведал старику мое путешествие через пустыню и через горы. Арда мало что понял о сущности Школ и, как показалось мне, совершенно не понял, кто такие историки и чем они занимаются. В языке грюнедальцев понятие историк отсутствовало. Единственным близким по значению словом было кех-кенет, что можно было перевести как "рассказчик любопытных историй", "собиратель рассказов", "развлекающий рассказами". Таким образом я для Арда оказался кех-кенетом и поэтому он был рад: его одинокую и бессодержательную жизнь ничто не скрашивало. А тут его гостем стал такой интересный кех-кенет, да еще из далекой страны Тоолмередан !..