Станислав Соловьев - Grunedaal

Через два года с небольшим Лорен тяжело заболел и умер. Он так и не высказал своего отношения к происходящему. Неожиданно Керн, на которого я так полагался и кто мне так успешно помогал в нелегком деле управления Школой, попросил меня избавить его от должности помощника. "Почему?" - спросил я его, уже зная ответ. Керн мне ответил, старательно отводя глаза. Его тяготила власть - он хотел бы заниматься спокойными вещами, обрести душевную тишину в исполнении литургии. Управление Школой вызывало нередко противоречивые чувства, неудовлетворение, раздражение, - и все это было не для него... Но истинную причину просьбы Керна я понял лучше, чем он думал: Керн внутренне считал себя своего рода причастным к печальной кончине Лорена. Он почувствовал виновным в смерти бывшего помощника и его было не переубедить. Мне стоило больших трудов согласиться с его просьбой. Я созвал Ректорат и огласил свое решение. Однако, магистры были опечалены смертью Лорена и не высказали какого-либо неудовольствия или замешательства, - это заседание прошло мимо них и вряд ли оставило свой след. Я назначил своим помощником Олехена и Керн одобрил мой выбор, - казалось вполне естественным, чтобы моложавый Ректор сделал своим помощником совсем еще молодого магистра (ему в тот год стукнуло тридцать шесть). Так я посеял зерно неискренности, о чем совершенно не подозревая...

Первое время дела шли хорошо. Шероховатости в отношениях Школы и городских властей мне удалось ликвидировать. Благодаря стараниями Олехена и Голлу, магистра риторики, нашей Школе удалось набрать большое количество кандидатов, - к явному неудовлетворению Школы Холле: упор на прозелитизм был коньком Холлеанской традиции. Со временем забылась печальная кончина Лорена и неожиданная отставка Керна. Я целыми днями занимался сложными делами управления и одновременно преподавал право в аудиториуме непоседливым ученикам. В то время область права была одной из актуальных дисциплин: улаживание конфликтов между сообществами, разделение полномочий верховных и местных властей, взаимоотношения различных Школ, регулирование торгового оборота, - многие проблемы Изученного мира питали развитие этой дисциплины. В моем лабораториуме работало сразу десять магистров и был издан многотомный труд по истории государственного права Центральных сообществ от смерти Перинана по наши дни - я до сих пор горжусь этим трудом и считаю своим единственным по-настоящему значимым достижением. Школе удалось закрепиться в одиннадцати новых городах и селениях, и это меня радовало. Было время, когда я чему-то радовался, - сейчас в это верилось с трудом...

Я не могу сказать, что что-то знал о существовании ученика Йорвена Сассавата. Конечно же, как Ректор, я знал, что такой ученик существует и что он прилежно слушает лекции в аудиториуме и неплохо выполняет практические задания. Более детально я познакомился с ним на уроках права. Тогда я и заметил жадно слушающего Йорвена. Со временем я отметил, что этот странный ученик (а он все-таки был немного странным на фоне сыновей удачливых торговцев и зажиточных ремесленников) больше тяготеет к общеисторической тематике, нежели к чему-то конкретному. Словно бы он ищет себя среди многочисленных исторических дисциплин. И его совершенно не интересует карьера сама по себе и те льготы, которые предоставляются историку в Изученном мире. В отличие от других учеников, Йорвен не старался улизнуть с практических занятий куда-нибудь в город и редко высказывал желание встречаться с родителями: не то чтобы он их не любил, просто он не хотел лишний раз отвлекаться от Изучения. Больше всего к этому ученику благоволил толстый Игат. Несколько раз он расхваливал мне Йорвена и просил меня по окончанию ученичества разрешить взять ему серьезную тему для практики. Совсем наоборот было с Керном и Олехеном. Если первый сдержанно отзывался о Йорвене, - чувствовалось по скупым ответам, что этот ученик, мягко говоря, не благоволит к изучению ритуалов, - то второй не раз раздражался: ученик высказывал мало интереса к литургике и вяло проявлял себя в литургическом пении или декламировании. Мне поначалу было не понять Олехена. Я считал его серьезным человеком, уравновешенным для того, чтобы не обращать внимание на оплошности или пассивное поведение учеников (если это не нарушает традицию). Но вскоре я понял: Олехен не взлюбил ученика за то, что тот своим незаинтересованным видом подрывает власть Олехена как преподавателя в его собственных глазах. Тогда мне открылась темная сторона моего первого помощника: он был самолюбив и тщеславен. Обычно, если ученик плохо или незаинтересованно учиться по какому-то предмету, то в этом виноват сам преподаватель, а не ученик. Олехен думал по-другому. Однажды на его жалобы я отреагировал несколько раздраженно: меня стала раздражать слабость преподавателя, выставляемая им самим в качестве добродетели. Я осадил Олехена и впервые увидел, как его глаза мстительно сузились. Предать бы значение этому мелкому эпизоду и многое не случилось! Но я добродушно проигнорировал недобрый взгляд своего помощника...