Станислав Соловьев - Grunedaal

Ошеломленный его словами (я это все знал, но все рвано это было неожиданностью для меня), я повиновался. Не менее ошеломленный, Марен принял у меня магистерскую мантию, шапочку, трость и медальон с изображением великого Перинана. Марен, горестно поджав губы, положил отобранное у меня на стол комиссии. Члены комиссии, которые все еще стояли, поручили ему позвать привратника, чтобы он сжег регалии, - это диктовалось традицией: каждый магистр получал свои собственные регалии и не мог получить чужие. "Да будет тебе многие лета созидания!" - в пол голоса проговорил Наставник: в его словах сквозила неискренность. Он встал и молча удалился из зала. За ним, так же молча последовали члены комиссии. Каждый из них старался не смотреть в мою сторону, словно, боялся соприкоснуться взглядом с некоей скверной, - совсем как Незнающие, что погрязли в темных суевериях. Последним ушел Игат. Он печально посмотрел на меня и покачал головой, но ни звука не слетело с его губ, - отныне со мной никто из магистров не разговаривал...

Я все еще стоял в зале, ощущая в своей голове отупляющую пустоту. Я чувствовал одновременно боль и облегчение. Я ждал этого, не верил, что мне предоставят право Свободного изучения, но то, что случилось не приносило мне долгожданной радости. Беспомощно я смотрел на старые картины, висящие на стенах. Лица изображенных на них людей, казалось, осуждали меня: Маттей, Первый историк, Теор, легендарный основатель Первой Школы, великий Перинан, Первые ученики, все прошлые Наставники смотрели на меня с невысказанным упреком. Почему-то я не знал, что мне теперь делать: мысли путались у меня в голове - в этот момент я ощущал себя не историком, а крестьянином, потерявшим единственную корову...

Шаги привратника вернули меня к реальности. Горбатый Даллебен участливо похлопал меня по плечу: "Что, Йорвен, теперь ты вольная пташка?" Я ничего не ответил. Даллебен поцокал языком, собрал вещи со стола и только тогда уставился на меня своим единственным глазом: в его взгляде почему-то сквозило уважение. Может быть, он все еще воспринимает меня в качестве господина магистра? - несмело подумал я, - Или он восхищается моей бунтарской смелостью?.. Даллебен улыбнулся: "Йорвен, ты должен идти, мне поручено..." Он сделал непонятный жест рукой. Я согласно кивнул и вышел из зала. За спиной слышались удивленные вздохи привратника: "Какие хорошие вещи, и сжечь... Ох, мне это... Сначала делать, а потом жечь..." Двери здания Ректората закрылись. Для меня уже - навсегда...

Я не стал ждать истечения трех суток. Спал я плохо: мне снился Герт, мои родители, какой-то человек в темном плаще, собаки... Я промучился всю ночь. На следующий день, я собрал свои вещи. Их было немного: небольшая сумма денег, еда на дорогу, стило, бумага, краткий сопоставитель анналов, словарь исторических понятий и аналогий. Переодевшись в дорожную одежду, я покинул корпус и перешел через сад. Никто из встретившихся мне по пути не поздоровался со мной и не сказал мне ни слова. Я и сам не горел желанием услышать что-либо в свой адрес. В лицах магистров читалось осуждение. Но мне уже было все равно и я холодно игнорировал их, обходя встречных стороной. У ворот Школы меня встретил привратник. Он вежливо поздоровался со мной и удивился, почему я не захотел пожить в стенах Школы еще два дня. "Куда ты спешишь, Йорвен?" спросил меня горбатый Даллебен. Он был единственный, кто поинтересовался о моих планах. Но у меня не было планов и ответил что-то в духе того, что спешу покинуть место, где меня осуждают и не понимают моего выбора. Речь моя была туманна и добрую половину из мною сказанного Даллебен не понял. Видимо, горечь проскользнула в моем голосе, и привратник это заметил: "Йорвен, не держи на них зла, у каждого из нас - своя история... Если ты сейчас выйдешь за стены, я не пущу тебя обратно. Ты это знаешь?" Я это знал. Тогда он на прощание сказал: "Да будет тебе многих лет созидания!" Я переступил каменный порог. Тяжелые ворота, обитые позеленевшими от времени бронзовыми листами, со скрипом закрылись и я очутился на улице. Так на тридцатом году жизни, в триста восемьдесят первый год отсчета Перинана я покинул Школу и стал Свободным историком...

Рассказ Герта Лассавира

Все, что происходит, - происходит между жесткой необходимостью и притягательной мечтой. С победой одного из двух происходящее гибнет.

"Изречения" великого Перинана

Двадцать вторым Наставником Школы Перинана я стал в возрасте сорока пяти лет.