Любен Дилов - На поющей планете. (Сборник)

Свой вопрос пилот задал только тогда, когда кабина орнитолета герметически закрылась. Супруги стащили маски и грохнулись в надувные кровати, которые он для них приготовил, но женщина, несмотря на усталость, была готова говорить и говорить без конца. Воздух на планете был годен для дыхания, и масками приходилось пользоваться только при тяжелой работе и во время продолжительных переходов для насыщения легких кислородно-аргонной смесью. Пилот застенчиво улыбнулся, потому что женщина неожиданно оказалась красивой. С такой женой можно прожить шесть месяцев и среди аборигенов пострашнее этих! Тем более при наличии инструкции, которая запрещает всякие разговоры!

— Было не так уж страшно, знаете. Они очень милы и внимательны. Такие нежные, славные...

Он не слышал ее антропологических восторгов. Измученный тишиной долгого полета, он слушал только ее голос, в котором звучало опьянение свободой.

— Мы уже третий раз живем среди них. А с мужем мы давно наговорились. Правда, иногда надоедает писать друг другу записочки на дощечках. И захочешь — не поссоришься, правда? Смешно становится. Иногда я брала его за воротник, утаскивала на пять — шесть километров подальше в джунгли и там изливала душу. Так ругалась, что кусты и деревья корчились от муки.

Пилот засмеялся и повернулся к ее мужу, но тот предпочитал слушать с закрытыми глазами. Он казался намного старше своей жены и выглядел гораздо более усталым. Наверное, и поклажа у него была гораздо тяжелее. Пилот опять почувствовал себя виноватым. Может, это чувство вины заставило его вновь вспомнить об их одиночестве. Он спросил:

— И вы были совсем одни? Даже без робота?

— Робота мы им оставили, — быстро отозвалась женщина.

Чувство дисциплины у летчика дало сигнал тревоги.

— Вам разрешили?

— А мы без разрешения. В подарок! — воскликнула женщина, явно стараясь наигранной веселостью отогнать некую тень, далеко не веселую и не легкомысленную. Ее муж, крепко зажмурившись, казалось, старался не слушать их.

— Но это же вмешательство! Если вы хотите вернуться... — осторожно проговорил пилот, потому что ему этого не хотелось.

Пришлось бы ждать еще пять часов одному среди пугающего безмолвия. Ему не полагалось дорогих трансформаторов, но если бы они у него и были, толку от этого никакого. Поющая Планета могла сказать нечто осмысленное только исследователям, пробывшим на ней не менее двух лет. Кроме того, приближалась ночь, а лететь ночью на маломощном орнитолете было небезопасно. Примерно к полуночи в океане иногда возникали инфразвуковые волны, происхождение которых пока еще было не выяснено. Порой они достигали огромной силы, и в первые годы изучения планеты из-за них погибло с десяток романтиков, имевших неосторожность любоваться теплыми ночами на его берегу.

— Вы здесь, наверное, недавно? — спросила женщина, явно не желая отвечать на его вопрос.

— Четвертый месяц. Впрочем, дело ваше. Но мне сказали забрать вас со всей поклажей.

Пилот сел к пульту управления и включил двигатель. Шума не было слышно, только воздух в кабине слегка завибрировал. Орнитолет неуверенно подпрыгнул, как птенец, который учится летать. Он и был птицей — огромной металлической птицей, специально сконструированной для этой планеты, где неуловимые для человеческого уха гармоничные звуки были основным фоном жизни и основным видом связи. Инструкции с Земли были непреклонны: пока Поющая Планета не будет изучена до основания, категорически запрещается вносить в ее жизнь что бы то ни было земное. Поэтому исследовательская станция была расположена в сотнях миль от всего живого. Но более бесшумного и более безвредного средства транспорта, чем орнитолет, человек создать не умел.

— Четыре месяца! Но не знаю, сколько выдержу. Ведь я пилот с межпланетными правами, и эта машина страшно действует мне на нервы. Если сбегу, то только из-за нее. Сейчас увидите, как нас будет швырять ветром, пока...

— Знаю, — женщина у него за спиной. — Не в первый раз летим. Бедные...

Она, приподнявшись, смотрела в иллюминатор и жалела кусты и деревья, которые в ужасе склонялись под плеском огромных, изломанных в суставах механических крыльев. Такого чувствительного к шумам мира человек пока не встречал больше нигде во всей Галактике. Если надеть сейчас наушники, услышишь многоголосый плаксивый писк. Нет, не услышишь — кабина изолирована от волнового излучения. Несмотря на неуклюжие с виду крылья, металлическая птица набирала высоту по стремительной спирали — так поднимается в воздух орел или альбатрос. Пилот спешил лечь на курс, чтобы продолжить разговор. Минут через пятнадцать, во время которых он слышал только мелодию женского голоса, не стараясь вникнуть в смысл слов, он довольно отряхнул руки: