Геннадий Прашкевич: Шкатулка рыцаря (сборник)

Сейчас Бестлер шел впереди группы, но главным в ней был все же не он.

Главным, несомненно, был плотный, невысокий мужчина. Он тяжело ставил ноги на бетон, он высоко задирал круглую тяжелую голову с крючковатым носом и глубокими залысинами. Губы его были плотно сжаты, я видел это даже на расстоянии.

Мартин Борман? Это он шагал рядом с Бестлером?

Не знаю… Но кем бы он ни был, опасность исходила от него…

Ночью за мной пришли.

Они даже не постучались.

Вошли в комнату, зажгли свет, заставили меня встать.

Никого из них я не знал – здоровые парни, делающие свое дело и не вступающие в разговоры. Они долго вели меня по лестницам и переходам, ни разу не воспользовавшись лифтом. По моим расчетам, вершина обсерватории должна была торчать над сельвой как башня, но когда мы попали в один из верхних этажей, стекла галереи были все так же увиты лианами.

Вечные сумерки.

Ну да, «Сумерки», усмехнулся я.

Наконец меня ввели в огромную комнату, загроможденную стеллажами с книгами и скульптурами. В центре этого интеллектуального рая в глубоком удобном кресле сидел Норман Бестлер; он с самым сердечным видом поднялся навстречу.

– Неожиданно, правда? – Он всегда любил такие эффекты.

Не ожидая приглашения, я сел. Это его нисколько не задело. Он с любопытством разглядывал меня, потом взял со стола пачку газетных вырезок.

– Попробуйте догадаться, что это?

– Я устал от догадок.

– Быстро же вы устали, – рассмеялся он. – Это всего лишь вырезки из ваших статей, Маркес. Знаете, кое-что запоминается. Немногие, правда… но это уже не ваша вина. Вы прекрасный научный обозреватель, а газета рассчитана всего лишь на один день.

Он ни на секунду не спускал с меня глаз.

– Я не сразу узнал о вашем появлении на обсерватории, Маркес, отсюда и трагический случай с вашим водителем. Он оказался нечистоплотным, низким человеком. Ему понравились ваши часы, может, куртка, не знаю… – Бестлер смотрел на меня с откровенной издевкой. – Водитель решил ограбить вас, но у нас везде глаза, мы замечаем любое движение… И мы приняли меры… Наверное, они показались вам строгими, но вы не можете отрицать – они справедливы.

Теперь Норман Бестлер смотрел на меня в упор.

– Было нелегко, Маркес, так вот сразу определить вашу судьбу. Вы слишком экспансивны, слишком чувствительны. Такие люди всегда представляют опасность в местах закрытых, предназначенных для точного опыта. Надо было решать: убрать вас или использовать вне станции.

– Убрать?

– Ну да.

Он помолчал.

– Но я думаю, до вас уже дошло – обратного пути нет! Волею обстоятельств вы доставили нам пароль от наших людей в том, остальном, мире. И это не простой пароль. Это приказ действовать. С вашей легкой руки, Маркес, примерно треть человечества будет в скором времени сожжена. Да, сожжена! В буквальном смысле этого слова. Захотите ли вы, подумал я, вернуться в мир, вольно или невольно преданный вами? Вы в нем уже не дома, правда? Вы и прежде находились в своем мире под непрестанным контролем, а если газеты еще и раструбят о вашей роли, скажем так, в наступлении нового будущего ? Прошлый мир обречен, Маркес. В ближайшие годы треть человечества подвергнется жесткому облучению. Нет, нет, – взмахнул он рукой, – мы не повторим ошибок Третьего рейха. Третий рейх проиграл потому, что там уничтожали вручную и непосредственно. Ничто так не отталкивает людей, как ручные методы. Понимаете? У нас, Маркес, люди будут умирать легко, они будут умирать красиво.

Он улыбнулся. Он говорил вдохновенно.

– У нас перед смертью люди будут покрываться золотистым загаром. Но именно перед смертью. Только объемным массовым воздействием можно остановить человечество, свернувшее на неверный пусть. Технический прогресс вовсе не благо. Зачем, Маркес, – вкрадчиво спросил он, – поощрять развитие науки, если наука и так проникла во все области жизни? Человечеству следует отдохнуть! Оно должно развиваться медленно и естественно, не обгоняя самих себя, не ломая все на своем пути. Вы прекрасно знаете, Маркес, что жить в вашем мире становится трудней день ото дня. Вы так заразили землю, воду и воздух, что глотаете с белым хлебом перекись бензола, с маслом – пестициды, с яйцами – ртуть и линдан, с джемом – бензойную кислоту и пербораты. Я уж не говорю о маргарине с его антиоксидантами, о беконе с полифосфатом, о всяких там маринадах с гексаметилентрамином. Вот ваш мир, Маркес. И если мы не хотим видеть своих собственных детей параноиками, всем нам следует как можно эффективнее включаться в борьбу за естественное и неуклонное развитие нового будущего! То есть быть вместе! – Он улыбнулся. – С нами , конечно. Ибо мы начинаем большую чистку. Простите меня за несколько избитый термин, но это действительно будет большая чистка.