Геннадий Прашкевич: Шкатулка рыцаря (сборник)

Взяв стакан, Бестлер опустился на табурет, и теперь я опять видел только его спину.

Но я прекрасно знал: там, где находится Бестлер, всегда следует ждать неприятностей.

И опять бесшумно спустился на свой этаж.

На портрете глаза Бестлера были написаны особенно ярко.

Именно так, с презрением и в то же время со всепрощением, смотрел он на меня, получив в Риме премию Рихтера за лучший роман года. «Мне кажется, – сказал он тогда в интервью, – что все эти награды нужны лишь затем, чтобы с приязнью думать о несчастных, не сумевших их получить…»

В этих словах он был весь.

Стук в дверь испугал меня, но это был только дежурный.

– Могу ли я покидать музей? – спросил я.

– В любое время. Вы – наш гость. Через полчаса вам организуют стол и постель. Между нами говоря, музей – не худшее место обсерватории. По крайней мере, самое безопасное.

– Безопасное?

– Именно так.

– А чему я обязан такой откровенностью?

Дежурный не уловил иронии. Или не захотел уловить.

– Хорошим вестям от нашего Хорхе Репида, – объяснил он. – Мне искренне жаль, что ваше знакомство состоялось при столь крайних обстоятельствах.

– Я не доставлял никаких вестей…

– Но передали слова, которые сказал над телом Хорхе Репида его друг по имени Дерри. Это важно, поверьте мне. Каждое слово нашего Хорхе важно.

Ах да, Дерри… Дежурный говорил о кудрявом уругвайце, труп которого остался в болоте. Но о каких словах шла речь? «Революция потеряла превосходного парня». Что особенного в этой патетике? Или это действительно был пароль, и я сумел его донести?

Еще раз извинившись, дежурный ушел. И почти сразу два здоровенных парня притащили диван, письменный стол, пару кресел и показали, как пройти в ванную, расположенную этажом выше. Я пытался заговорить с парнями, но они не обращали на меня внимания. Если я правда был гость, то на особом положении. «Мусорная корзина, – думал я, рассматривая портреты. – Может, в нее попал и я?» Было нелегко оценить иллюзорные преимущества, которые мне предоставили невидимые хозяева обсерватории.

Бродя по залу, я обнаружил длинный шнур и потянул его. Передо мной поднялась тяжелая портьера, и я услышал:

– Не делайте этого! Атмосфера ненадежна.

Это опять был инспектор. Помогая опустить портьеру, повторил:

– Ничего здесь не делайте без ведома людей знающих. Это закон для сотрудников и гостей нашей обсерватории. Я эту портьеру опускаю, – он вежливо улыбнулся, – не затем, чтобы лишить вас вида на сельву, а всего лишь для безопасности.

– Что может мне грозить?

– Сельва, – повторил он.

И, помолчав, спросил:

– Знаете, зачем я пришел?

– Не знаю.

– Меня попросили ответить на ваши вопросы.

– Кто? – удивился я.

– Это неважно.

– На любые вопросы?

– Конечно. Мы хотим помочь вам.

Я указал на портреты:

– Кто эти люди?

Инспектор удовлетворенно улыбнулся.

– О, каждый из них стоит отдельного рассказа. Если хотите, начнем с Вольфа. Вам ничего не говорит это имя? – Он укоризненно покачал головой. – Впрочем, откуда вам его знать? Вольф был человеком открытым, радушным, а его работы изложены так, что и сейчас доставляют удовольствие читателям. Он физик, занимался исследованием спектра озона. Сказать по правде, немногие из научных статей читают через десять лет после их опубликования. К этому времени, если работа важна, основное ее содержание попадает в учебники, детали разрабатываются и улучшаются, и перечитывать оригинал кому-нибудь, кроме историков науки, совсем ни к чему. А вот работы Вольфа перечитывают. Они остроумны, как их автор. Я сам слышал его рассказ о том, как горничная, опоздав на звонок Вольфа, объяснила это тем, что была горячо заинтересована обсуждавшимся на кухне вопросом – происходим ли мы все от Дарвина! Вольф ее понял.

Инспектор рассмеялся.

– А это Джебс Стокс. Он выяснил такие вещи, как возрастание содержания озона в атмосфере с географической широтой, а в тридцать третьем году с помощью Митхама разрушил корпускулярную теорию, дав начало новой – фотохимической. Вы ведь знаете, что на высоте примерно в пятнадцать-тридцать километров в нашей атмосфере располагается слой озона. Ничтожный, казалось бы, слой, но именно он задерживает жесткое излучение космоса. С одной стороны, он является для нас защитой, а с другой, хотя бы с точки зрения астрофизика, скрывает от нас, землян, внешний мир. Находясь на дне воздушного океана, мы смотрим на звезды как сквозь мутные очки, потому что озоновый слой задерживает самые интересные части спектра. Конечно, для решения некоторых задач можно поднимать приборы на спутнике, но для фотографирования спектра звезд инструмент должен стоять на прочной опоре. Есть лишь один выход – проткнуть дыру в озоновом слое и через нее глянуть в космос. И это возможно. Джебс Стокс понял это первый. Вот почему музей украшен его портретом.