Андрей Букин - Пара, в которой трое

Не знаю, в каком твоем качестве увижу тебя теперь. Хотя уверен, что ты нигде себе не изменишь и что тебя везде найдут звезды и тернии.

Неугомонный, но самоотверженный дух искания, которым ты одарил этот удивительный вид спорта останется, и найдется кому его наследовать.

С. Токарев

Меня попросили уйти

Что объективно помешало мне выиграть хоть раз чемпионат мира или еще пару раз Европу? Истина на поверхности – я не всегда ровно исполнял техническую часть программы. С точки зрения соревновательной психики из меня боец не получился. Как, например, Володя Ковалев, который элементы со скрежетанием зубов, пусть коряво, пусть грязно, но «вырывал». Впрочем, и по техническим параметрам я не дотягивал до той планки, которая позволял долго состязаться на высшем уровне. Это – главное. Но все имеет свои причины. Конечно, мой приход в большой спорт состоялся достаточно поздно, я только начал, а молодежь меня уже подпирала.

Если рассмотреть сегодняшнюю ситуацию, то недалек тот день, когда сильнейшие начнут исполнять, например, прыжок в четыре с половиной оборота. Они тут же забудут про хореографию, про элегантность, все будут пытаться сделать эти четыре с половиной оборота. Но потом один из них к этим четырем оборотам добавит какую-то хореографию, вложит смысл в свою программу и сразу выйдет вперед. Такие скачки – закономерность в развитии спорта. У меня были интересные программы с точки зрения их художественности, но по своему прыжковому арсеналу я уже не мог соперничать с молодежью.

Есть еще одно объяснение, отчего мы, одиночники, страдали. Советские танцоры и парники повально занимали все ступени пьедестала почета, и действительно объективно они были на голову выше всех. Единственное, за что могли иностранцы биться, единственные призовые места, которые мы им оставили, – это в одиночном катании, как в женском, так и в мужском. И прикладывались немалые силы, чтобы хотя бы там русские не маячили. В женском одиночном катании они сумели продержаться долго, в мужском же мы периодически разрушали их боевые порядки: то Володя Ковалев стал чемпионом, то Сережа Волков. В мой период – пусть англичане, пусть американцы, даже пусть немцы, но кому-нибудь из них полагалось находиться впереди советского одиночника. С другой стороны, мне за границей соревноваться было гораздо легче, чем в России. Дома нас всегда сталкивали лбами по «национальному признаку» – кто из столицы, кто из провинции, кто из Питера. Никто уже и не помнит, что первым исполнил прыжок в три с половиной оборота Саша Крысанов из Подмосковья, причем за десять лет до того, как этот прыжок официально зарегистрировали на чемпионате мира. Но Саша никуда за рубеж не выезжал, так о нем никто ничего и не знает.

Сейчас существует четкое деление: танцы и женское одиночное – это Москва, пары и мужское одиночное – это Питер. Но тогда Москва с Ленинградом соревновались в каждом виде. В Москве – Щеглова, в Ленинграде – Александрова; в Москве – Четверухин, Волков, потом Ковалев, в Ленинграде – Овчинников, Бобрин, Лисовский. Танцы – это московская епархия, ленинградцев в них никогда не было. А парное катание – начиная с Белоусовой и Протопопова – постоянная борьба, постоянные упреки в необъективности… И Москва чаще побеждала в этом негласном соревновании.

Ленинградская школа фигурного катания основана на театральных традициях, точнее, на балетных. А московская – образцово-показательная, в ней, на мой взгляд, больше техники, но меньше души.

Елена Анатольевна Чайковская для меня была самым ярким выразителем московской школы. Когда соревновались такие танцевальные пары, как ученики Тарасовой Моисеева и Миненков против учеников Чайковской Линичук и Карпоносова, я не считал вторых конкурентами по эстетическим позициям. Мне не нравилось, как они исполняют лезгинку, как они танцуют под мелодии суперпопулярного тогда певца Джо Дассена. Я не мог серьезно относиться к Гениным любовным порывам на льду. Я, как Станиславский, не верил! Но за Линичук и Карпоносовым стояла Чайковская, а я не принимал ее творческую линию. Мы иногда с ребятами сидели около телевизора и считали, сколько раз ее ученики в программе присядут на колено. Доходило до конфуза: мы сбивались со счета, как-то я насчитал семнадцать раз. Как может такой великий тренер, а Елена Анатольевна бесспорно заслужила такое определение, не видеть подобных просчетов?

Но прежде всего мое неприятие вызвано тем, что она сказала про «Паганини»: «Не надо махать руками перед сложным прыжком». И еще одна деталь: к ней от Игоря Борисовича Москвина ушел Володя Котин. Володя считался большой надеждой Москвина, и я в какой-то мере считал себя его наставником. Я с ним, еще с маленьким мальчиком, возился и показывал, как и что. Котин как хвостик за мной бегал. Его поклонение выглядело очень трогательно, а потом он подошел ко мне и сказал: «Игорь, я должен уйти к Чайковской, потому что, живя в Питере, никогда не смогу никуда вылезти». Открытым текстом и абсолютно честно. Было обидно: а как же патриотизм? Из Питера уезжать в Москву тогда еще не было принято. Кроме Саши Зайцева, по-моему, никто из фигуристов в Москву не перебрался. Тем не менее Котин изменил Москвину, Ленинграду и даже мне.