Владимир Свержин: Парадоксы полковника Ржевского

Вот стою я, слушаю и соображаю, как поумнее, без проволочек и заседаний дело решить. У горцев крючкотворство с параграфами и статьями не в почете, и нам с ними судиться не с руки. Закончил эфенди свои речи, я ему и отвечаю: «Над всеми нами единая власть, – и в небо указываю. – Пусть Он нам посоветует, как поступить». – Достал монету, подкидываю. «Если – говорю – лик государя сверху будет, то по российскому закону дело решим, а ежели – орел, птица горная, то выдадим головой, чтобы ответил по местным обычаям. Не зря же монета зовется в честь Юноны Монеты, сиречь – Юноны Советчицы. Отдадим ей на суд, и, каков будет результат, то и решаем по согласию и без обид». Старик, как услышал мою речь, кивнул и на ладони мои смотрит. Я их раскрываю – там государь наш профиль свой являет. Вздохнул глава клана, поднял руки к небу, словно укоряя Творца Небесного за такой результат, и пошел из крепости прочь. А через месяц Печуркин из полка ушел и с молодой женой в имение укатил. Родичи в столице помогли ему отставку выхлопотать. Что я скажу: хоть по мундиру и был он гусаром, а по сути – прямо студиозуз какой-то. Хотя и не без доблести.

– Так что же, господин полковник, выходит, вы на голову офицера в орлянку играли?!

– Выходит, что играл. Только есть тут одна закавыка. За два дня до того перехватили мы в некоем ауле четырех персов, которые тамошнему князю привезли замечательный станок – рубли на нем выходили ну совсем как настоящие. Правда, опробовать его в том ауле едва успели, и все же нашел я там примечательную монетку: какой стороной ни поверни, отовсюду государь на тебя смотрит. Так что горской монетой за горский обычай и заплатил. С тех пор на удачу всегда ту безделицу вожу – многим людям она жизнь в тот раз сохранила.

– Но… как-то не совсем пристойно получилось…

– Что ж, ты прав, друг мой. Попахивает сие деяние шулерством! Так пропустим же за это дело по стопке, покуда любезный наш Прокофий варит кофе. А вот, кстати, вспомнилось…

…Занесла как-то нелегкая в наше Отечество некоего японского купца. Десять лет он по России странствовал, при дворе бывал и оставил довольно любопытные записки. Так вот, водку он называл на свой лад – «хороший саке». Вино – «плохой саке».

А как, думаешь, он называл пиво?

Ответ смотрите на с. 192.

– Ну, поскольку саке у нас хороший, то, стало быть, по стремянной следует выпить.

Что же касается непристойности способа моего, то изволь понять: мы люди дикие, ежели недругам верить, так и вовсе порождения кентавров. Уж куда нам до просвещенных-то народов? У них свои забавы, не нашим чета. Нам, поди, до такого и не додуматься!

Вот, скажем, Бастилия – такое мошенничество, просто диву даешься. Слышал ли ты о ее штурме?

– Кто ж не слышал! Но в чем же мошенничество? Не в том ли, что, по сути, штурма никакого не было?

– Штурма толком не было, это верно. До сего дня в той цитадели могли бы держаться, когда б пожелали. Сам гарнизон настоял ворота открыть. Хоть и без того мятежную толпу они проредили славно, а все ж не стоило картечи жалеть! Глядишь, и не было бы всех последующих войн ни в Старом Свете, ни в Новом. Вся беда защитников крепости в том, что не больно-то они желали сражаться. За то и поплатились. Но я не о них.

Бастилия на тот момент, когда парижским бездельникам якобы вдруг в голову пришло разнести ее по камешку, вроде бы и существовала, а вроде бы и нет. Указ о сносе уже был подписан королем Людовиком Шестнадцатым. И более того – на месте твердыни, некогда защищавшей город от ярости норманнов, решено было поставить памятник этому милосердному королю. Даже и проект сохранился. Оградой же монументу должны были служить цепи, изъятые из казематов Бастилии.

И вдруг – на тебе! Вспучило городскую чернь, аж из ушей дым пошел, – королевская темница им, видишь ли, не угодила! Стало быть, тюрьмы Шарантон и Бисетр, в которых подобные голодранцы от голода мерли, жить им не мешали, а вот это «жуткое узилище» спать не давало! И никому дела не было, что в том застенке прежде принцы да маршалы сидели. Иногда, конечно, и рылом пожиже люд встречался, но все ж не корчмари и портные.

Ну да ладно, захватили они крепость, не велик подвиг, убедились, что освобождать там, по сути, некого. Был полудурок маркиз де Сад, вша его заешь, да и того намедни в лечебницу упекли, ибо сей песий сын забрасывал добрых граждан яйцами. Слуга ему, честь по чести, с городского рынка их приносил, а тот вообразил себя живой катапультой и таким манером стены темницы своей оборонял. Так вот, захватили Бастилию и что же? Все эти «друзья народа» и родичи «кровавого тирана», вроде принца Филиппа Орлеанского, гнусно прозвавшего себя Филиппом Эгалите, сиречь Равенство, пошли делом заниматься? Народ кормить? Отнюдь нет!