Albireo MKG - Всё возьми

Энефрей сверху смотрел на мужчину, покорно ожидая, пока тот справится со всплеском нежности, и вернет его на землю. Амелик не дождавшись вереска, свойственного всем детям, опустил его себе на колени.

– Ешь, Энефрей, раз пришел, раздели с нами трапезу, – серьезно сказал Амелик.

Искандер кивнул. Мальчик был немного обескуражен, взрослые редко звали детей за свой стол, а его во дворе ждали мальчишки, не смевшие пойти и попросить сладостей, ибо не следует бегать с едой по двору, неуважительно. Энефрей не мог просить, что-то мешало, слава Элоху, взрослые решали, обычно за него сами, и давали, все, что было нужно.

– Спасибо, – мягко, остро сказал мальчик, – но у меня нет прибора.

Стол был накрыт на двоих, Амелик предлагал есть из его тарелки. Искандер замечал в младшем сыне безудержную гордыню, как будто она не вмещалась в него и ему все время приходилось с ней справляться. Мужчина вздохнул, такая гордость могла принести много бед. Может, с годами это пройдет. Искандер потакал детям, их капризам, если они не выходили за рамки разумного. При Искандере мало у кого возникало желание перейти за грань разумного поведения.

– Возьми сладости и беги, – сказал мужчина.

Энефрей ловко смел сладости в игрушечный кисет, великодушно оставив мужчинам часть.

– Спасибо, – мягко царапнул он, скользнул с колен Амелика и скрылся за дверями.

Аль-Толь с досадой посмотрел на удаляющегося мальчика, перевел темные, с веселым упреком, глаза на друга.

– Бегать с едой – грех, – назидательно сказал он Искандеру.

– Незачем детям подслушивать разговоры взрослых.

Амелик вздохнул.

Искандер и Амелик погрузились в обсуждения деловых деталей предстоящей священной войны.

Искандер вошел в спальню, Эйшан легко вздрогнула, замерев от его животной тяжелой красоты. Молодая женщина лежала в постели и ждала мужа. Искандер лег в постель, начал осыпать по-девичьи упругое, несмотря на двоих детей, тело жены. Эйшан была нежной и хрупкой, в объятиях мужа она растворялась в наслаждении, вся, без остатка, превращаясь в сладость. Мужчина испытывал к этой верной женщине безграничную нежность, но он не мог дать большего, даже в постели, в самые яркие моменты близости, иногда вдруг в памяти всплывал небесный лик другой. А Эйшан словно чувствовала это, но не могла добраться до этого лика, чтобы растоптать его, вырвать из сердца и памяти мужа. Она не знала об этом образе ничего, кроме того, что он есть.

Искандер бережно двигался в теле Эйшан, а перед глазами закусывала губу, вскидывала глаза, ежилась под его руками, когда он касался ее плеч, ласкала шрам на его щеке синеглазая, златовласая северянка. Иногда, жестокая память подкидывала другой светлый взгляд, злой излом усмешки, горечь тут же отравляла разум и сердце, вожделение гасло, бессильная досада мешала проводить Эйшан в мир райского восторга. Жена, чувствуя, как Искандер, замерев, задумывался о чем-то своем настолько, что забывал о ней, стискивала зубы, чтобы не вырвался стон обиды.

– Все хорошо, милый, я рядом, – шептала она, гладя изрубцованную спину Искандера.

– Прости, – хрипло отзывался мужчина, и снова начинал танец любви, пытаясь вышвырнуть прошлое из памяти.

Эйшан столько раз пыталась поговорить с Искандером, но муж обрывал разговоры о своем прошлом, не помогали ни слезы, ни обиды. Была война, был плен, об этом знали все. Но в свои кошмары Искандер никого не пускал.

Все мужчины семьи Хуруй погибли в той же войне, у Эйшан остались мать, бабка и три сестры, теперь все жили в доме Аль-Дива. Эйшан боготворила мужа, но ей хотелось владеть его сердцем полновластно. А она не владела им ни на песчинку.

Сейчас она не думала, она плакала от наслаждения. Муж знал ее хорошо, знал, как заставить ее умирать от счастья в своих объятиях. Эйшан всхлипнула особо громко и затихла, она даже не успевала подумать, а как ему, в какой момент Искандер вознесся на вершины блаженства. Мужчина властно, надежно обнимал ее. Эйшан ласково, задумчиво водила пальцами по израненной спине мужа.

Искандер откинулся на постели, устраивая жену на своем плече, и, гладя ее шелковые волосы, шелковую нежную кожу, мужчина думал о предстоящем походе, в который он не пойдет, а Эйшан думала о нем.

Корабли Оснана вели ожесточенные бои с Айсландом, горным островом, уже который месяц. Каждый день поступали новости, во всех домах Либии обсуждалась война с неверными. Северные воины сражались яростно, диверсионно, полностью поправ понятия честного боя.