Маркиз Сад - Эрнестина

Окстьерн не успел закончить свою тираду, как полковник приблизился к нему:

– Вы освобождены, сударь, – сказал он ему. – И обязаны этим человеку, претерпевшему от вас тяжелейшие на свете оскорбления... Вот приказ о вашем помиловании, сенатор. Я принес его. Король предложил мне награды и почести – я отказался, испросив лишь одну милость – вашу свободу... Мне это удалось, и вы можете следовать за мной.

– О великодушный человек! – воскликнул Окстьерн. – Неужели это возможно?.. Я свободен... свободен благодаря вам?.. Вам, кто, даже отняв у меня жизнь, наказал бы меня меньше, чем я того заслуживаю?..

– Я был убежден, что вы прочувствуете это, – сказал полковник. – А посему счел, что возвращение блага, коим вы не сможете злоупотребить больше, чем вы это уже сделали, – отныне не представит опасности... К тому же, разве ваши невзгоды чем-то облегчат мои собственные? Неужели ваши страдания сделают меня счастливым, а заточение восполнит пролитую из-за вашей жестокости кровь? Если бы я рассуждал так, то сделался бы таким же безжалостным... таким же неправедным, как вы. Разве тюремное заключение преступника возместит обществу ущерб от совершенных им злочинств?.. Желая исправить человека, нужно отпустить его на свободу. И в этом случае не найдется ни одного злодея, кто не предпочел бы служение добру жизни в железных оковах. Сердце честного человека не признает ни присущего некоторым народам деспотизма в решении подобных вопросов, ни излишней суровости законов... Идемте, граф, идемте, повторяю еще раз, вы свободны...

Окстьерн порывается обнять своего благодетеля.

– Сударь, – холодно останавливает его Сандерс, – ваша признательность преждевременна. И мне не хотелось, чтобы вы были мне излишне благодарны за то, чего я добился, преследуя и свою собственную цель... Покинем эти места, я еще больше вас тороплюсь выйти наружу и объяснить вам все до конца.

Видя нас рядом с Окстьерном, Сандерс поинтересовался, кто мы, и попросил подняться вместе с ним и графом. Мы согласились. Окстьерн с полковником выполнили некоторые формальности, необходимые для освобождения графа, нам вернули оружие наше, и мы поднялись наверх.

– Господа, – обратился к нам Сандерс, едва мы оказались вне рудников, – будьте так добры и станьте свидетелями того, что мне предстоит сообщить графу Окстьерну. Наверное, вы обратили внимание, что в шахте я не все ему сказал, там было слишком много зрителей...

Мы постоянно двигались вперед и вскоре очутились неподалеку от изгороди, скрывшей нас от посторонних глаз. И тут полковник хватает графа за шиворот:

– Сенатор, – говорит он ему, – настало время объяснить мои действия. Надеюсь, вы достаточно непугливы и не откажете в моей просьбе. Уповаю также, что у вас достанет ума догадаться, что самым главным мотивом моих поступков явилось желание перерезать вам горло.

Фалькенейм попытался выступить в роли посредника и разнять двух противников.

– Сударь, – сухо сказал ему полковник, – вам известны оскорбления, кои я претерпел от этого человека. Обоготворенная душа моей дочери взывает к крови. Одному из нас не уйти отсюда живым. Король Густав осведомлен о моем замысле устроить поединок и не выказал неодобрения по сему поводу, давая согласие на освобождение этого несчастного. Так что попрошу вас не препятствовать мне, господа.

И, сбросив мундир, полковник хватается за шпагу... Окстьерн следует его примеру. Но едва приготовившись к защите, он неожиданно берется за острие своей шпаги, левой рукой держа конец шпаги полковника и одновременно подавая тому эфес своего оружия. Опустившись на одно колено, он обращается к нам:

– Господа, призываю вас обоих в свидетели того, что я сейчас свершу. Хочу, чтобы и один, и другой из вас знали, что я не заслужил чести драться с этим достойным человеком. Я готов освободить его от своего существования и умоляю его отнять у меня жизнь... Возьмите мою шпагу, полковник, возьмите, вручаю ее вам. Вот мое сердце – вонзите в него оружие ваше, я сам направлю ваш удар. Сделайте это без колебаний, настоятельно прошу вас. Не медлите и избавьте землю от чересчур долго осквернявшего ее чудовища.

Пораженный душевным движением Окстьерна, Сандерс кричит, чтобы тот готовился к защите.

– Я не сделаю этого. Если вы не воспользуетесь предлагаемым мною клинком, – гордо отвечает Окстьерн, направляя на свою обнаженную грудь острие шпаги Сандерса, – если не примените его, чтобы лишить меня жизни, то в присутствии всех заявляю вам, полковник, что сам, на ваших глазах, пронжу себя насквозь.