Маркиз Сад - Эрнестина

– Размышления мои уже закончены, сударь. Предотвращать одно преступление совершением другого – недопустимо. Я хорошо знаю своего возлюбленного и уверена – он не пожелает наслаждаться жизнью, купленной ценой утраты моей чести, и тем более не женится на мне после такого позора. Таким образом, мое осквернение не сделает Германа счастливым. Мне все равно не удастся спасти его – он точно не переживет этой грязи и клеветы. Позвольте мне уйти отсюда, сударь, не усугубляйте своих преступлений, думаю, на вашей совести их уже немало... Я взойду на эшафот вместе с моим возлюбленным, разделю его ужасную участь и погибну достойной любви Германа. Лучше умереть добродетельной, чем жить в бесчестии...

Граф приходит в ярость.

– Уйти от меня! – вскрикивает он в пылу любви и неистовой злобы. – Ускользнуть, не ублаготворив меня! О, не надейся, не льсти себя надеждами, упрямая недотрога... Да скорее земля расколется от грома небесного, чем я отпущу тебя, не утолив сжигающую меня страсть! – и он сжимает несчастную в своих объятиях...

Эрнестина пытается защищаться... напрасно... Окстьерн ужасен в своей одержимости...

– Минутку... одну минутку... – вмешивается Шольц, может, ее неуступчивость объясняется сомнениями в истинности ваших слов?

– Возможно, – отвечает сенатор. – Что ж, попробуем убедить ее...

Схватив Эрнестину за руку, он тащит ее к одному из окон, выходящих на городскую площадь и стремительно его распахивает.

– Полюбуйся, предательница! – говорит он ей. – Вот Герман, а вот его эшафот!

На площади на самом деле разворачивается кровавый спектакль. Обреченный Герман готовится проститься с жизнью, преклонив колена перед исповедником... Эрнестина узнает его... пытается кричать... устремляется навстречу... но разом слабеет... лишается чувств и безжизненно падает на пол.

Все благоприятствует осуществлению коварных замыслов Окстьерна... Он подхватывает несчастную Эрнестину и, пользуясь ее беспомощностью, совершает свое гнусное злодейство, в порыве ярости, он оскверняет эту достойную девушку, несправедливо забытую небесами и отданную ему на поругание. Эрнестина обесчещена, так и не прийдя в чувство. В тот же миг меч правосудия обрушивается на голову несчастного соперника Окстьерна. Германа больше нет.

После оказания помощи Эрнестина наконец открывает глаза. Первое произнесенное ею слово – Герман. Первое желание – вонзить себе в грудь кинжал... Она поднимается, устремляясь к роковому, еще приоткрытому окну – ее останавливают. Она спрашивает о возлюбленном своем, ей отвечают, что его больше нет, и что она одна – виновница его смерти... Она вздрагивает... в страхе оглядывается по сторонам... с губ срываются бессвязные слова, прерываемые глухими рыданиями... Слез нет – они застыли в глубине ее сердца и не могут вырваться наружу. Только теперь она обнаруживает, что стала добычей Окстьерна... Взгляд ее полон ненависти.

– Значит это ты, негодяй, ты похитил и честь мою, и моего возлюбленного?

– Все еще можно уладить, Эрнестина, – отвечает граф.

– Да, я знаю, – говорит Эрнестина, – несомненно все еще уладится. Ну что, могу я наконец уйти? Ты уже насытил свою злобу?

– Сенатор, – вскрикивает Шольц, – нельзя давать этой девчонке ускользнуть... Она погубит нас. Стоит ли нам сохранять ее ничтожную жизнь?.. Пусть лучше умрет. Ее смерть – залог нашей безопасности.

– Нет, – возражает граф. – Эрнестина понимает: подавать на нас жалобы бессмысленно. Она потеряла возлюбленного, однако в ее власти еще кое-что сделать для карьеры отца. И держи она язык за зубами – ей еще улыбнется счастье.

– Жалобы... Мне, сенатор, подавать на вас жалобы!.. Сообщница ваша вообразила, что я пойду на это. О нет! Существуют оскорбления, на которые женщина никогда не пожалуется в суд... Сделав это, она только унизит себя. Вынужденные постыдные признания нанесут ее чести непоправимый урон, не сравнимый с жалкими крохами удовлетворения чувства мести. Отоприте дверь, сенатор, и отпустите меня. Я сохраню тайну.

– Вы свободны, Эрнестина... и еще раз повторяю – судьба ваша в ваших собственных руках.

– Знаю, – гордо отвечает Эрнестина, – ими я ее и устрою.

– Какая неосторожность! – не выдерживает Шольц. – О граф! Предполагая в вас подобную чувствительность, я ни за что не согласилась бы действовать с вами заодно.

– Эрнестина не выдаст нас, – возражает граф. – Она знает, что я еще люблю ее... знает, что залогом молчания может стать брак.

– Ах! Не волнуйтесь, вам нечего опасаться, – говорит Эрнестина, направляясь к поджидающей ее внизу карете. – Я страстно желаю восстановить свою честь и не стану опускаться до столь низменных средств... Те, которые употреблю я, вполне вам подойдут, граф. Они будут достойны нас обоих. Прощайте.