Гавриил Кротов - Мы будем вместе. Письма с той войны

Но что действительно обрадовало меня, приятно поразило меня – это отношение Ольги Семёновны к моим письмам (я плохо разбираюсь в тактичности и принимаю это очень горячо). Считает меня нетерпимым в доме, похитителем дочернего счастья, а всё-таки принесла письма на работу. Чувствуя в ней сильного противника, я глубоко ей благодарен за тебя (отношение к тебе) и отношение к моим письмам. Хотел бы я заслужить её расположение, но боюсь, что это невозможно, так как от тебя я не откажусь, но если погибну, то надеюсь, что зла иметь не будут.

* О непонятном: «блестящее положение» и прочее опишу отдельным письмом биографического характера.

* Относительно замечаний: «Похабная картина» – слово нехорошее, а разве эта картина хорошая? У Есенина до отвращения ярко передано отвращение: «Мне стало гадко, словно я попал в блевотину, изверженную спьяна».

* Не называть глупым, не прибедняться». Твой чёрт говорил: «Ведь это и в 16 смешно, а в 35 ещё смешнее». Да я сам чувствую глупость. Стоило влюбиться, прожив жизнь. Влюбиться, чувствуя «неравность» воспитания, лет и даже роста.

* За «мамашу» извиняюсь. Отныне О. С., так как мама – тебе.

* Откуда в слове «дурачёк» буква «о». Клянусь, что это ляпсус монус, за счёт небрежности. Элементарная грамматика мне знакома.

* Почему написал «жене». Это не претензия на твою личность, просто бумагу не заверили бы «кому-то». Строчку с «женой» легко отрезать.

* Поговорки я твои помню все, жаль, что не могу почувствовать себя Юпитером, а быком быть не хочется.

* Относительно ответа девочкам – помогу, но времени у ребят мало, и они не сидят на месте. Я лично ответил.

* К Абраше не хожу давно. Именно из-за боязни надоесть.

* За Х. извиняюсь, но я его не знаю, а сомневаться мне пришлось во многих. Сказано не с целью запятнать его.

* Что будет через три года: или одним счастливым, или одним покойником больше.

Видишь, даже сжато отвечая на два письма, я не мог вместить всего на норму бумажной площади. Ночью сяду за дополнительные листы. Как я тосковал 3 дня без твоих писем. А всё ж не писал. Достижение!

Целую крепко, крепко, и ухожу на несколько часов. А потом буду с тобой долго, долго: все уснут, а мы будем беседовать.

Твой полуумненький Ганя (глупым – запретила называться, умным – нельзя назвать).

Ночной штурм.

Жизнь хороша везде. Вот и здесь, в полуразрушенном селе, в четырёх километрах от линии огня, приятно растянуться на поблекшей уже траве, курить и следить за причудливыми узорами дыма. Тело охватывает приятная истома ослабленных, но ещё сильных мышц. Перед глазами необъятный простор голубого неба. В воздухе пролетают серебряные нити паутины. Осень прекрасна. Она словно женщина, достигшая предельного расцвета, сияющая своей здоровой красотой, после которой наступает увядание. Не потому ли этот чудный период осени назвали «бабье лето»? Думать ни о чём не хочется. Воспоминаний нет.

Над головой противно воют пролетающие на переправу снаряды немецких дальнобойных орудий. Где-то продолжается человеческая трагедия. Но здесь, на этой поляне, мир и покой, разрешённый командованием.

Из блиндажа выходит связной и торопливо сообщает:

– Приготовьте оружие. Сегодня ночной штурм.

Напрягшиеся мышцы легко поднимают тела бойцов. Начинается поверка давно проверенного, заученного, сросшегося с солдатом несложного боевого хозяйства. Самое главное – прочистить выбрасыватель, осмотреть патронник, чтоб не отказал в бою автомат.

На всякий случай каждый осматривает запас золотистых патронов, красиво играющих жёлтым блеском под лучами солнца. Для большей уверенности дают несколько очередей, сливающихся в раздражающий аккорд. Из землянок, высунув голову, кричат артиллеристы:

– Автоматчики, кой чёрт вас разбирает?

– Спокойно, глухари, не волнуйтесь, это действует на нервы, но не опасно для жизни.

Всё проверено. Но на этом подготовка к штурму не кончена. Все достают бумагу и пишут на измятых листках последние, быть может, слова привета родным, товарищам, любовницам. Я тоже решил написать, но кому? Всем незнакомым. А почему нет? Пишу в «Учительскую газету» – не ради рекламы, а просто: пусть вспомнят, если ночью прекратится жизнь.

Солнце опустилось за днепровские леса, окрасив кровью заката стены домов, желтеющую листву сада, лица бойцов. Ужин проходит вяло. Выловить мясо и съесть. Это укрепит силы и не обременит желудок. Ведь каждый думает, что его могут ранить, пусть даже в живот.