Михаил Герман - В поисках Парижа, или Вечное возвращение

Многочисленные парижские поездки Михаила Германа случались в разные времена и при разных обстоятельствах, но восхищению всегда сопутствовала боль.

Был ли Париж мушкетеров основой формирования личности автора? Пусть сейчас это покажется смешным, но разве не надо было обрести в себе мушкетера, отправляясь к несокрушимым дверям ОВИРа, решаясь на предприятие, справедливо казавшееся и безнадежным, и опасным, идти навстречу почти несомненной неудаче и совершенно несомненным унижениям?

Эти относительно недавние времена, когда худший исход всегда был более всего вероятен и ожидаем, нынче кажутся канувшими в далекое прошлое, и не последнее достоинство книги в том, что автор напоминает о них со сдержанной и значительной простотой.

Не стоит здесь говорить о всех поездках автора, подробно описанных в книге, где вечные и драгоценные пустяки, из которых соткана жизнь, неотделимы от литературы, искусства, потрясающего французского кино.

Вернемся к той определяющей роли, которая сыграла литература в понимании автором Франции. Он бродит по улицам Парижа и Этрета, подобно героям Мопассана, натягивает на себя костюм Мегрэ, чтобы сесть в 96-й автобус, вживается в роль богатого путешественника в экспрессе «Blue train», попадает в Монлоньоне в совершенно опереточное общество.

Реальность то приходит из книг, то возвращается в книги. Примеры бесконечны. Два персонажа присутствуют постоянно. Это Саккар, смотрящий с Монмартрского холма на преображающийся Париж, одним из хозяев которого он вскоре станет. И еще более – Милый друг, молодой человек с сомнительными устремлениями, сумевший с помощью своего пера и умения нравиться женщинам вознестись на ступени церкви Мадлен, где происходит его свадьба с дочерью его патрона, влиятельного и богатого человека, а значит, и приобщение к власти, к высшему свету.

Французы, естественно, вспомнят о вызове, брошенном Парижу с холма Пер-Лашез Растиньяком. Так или иначе, речь о том, чтобы победить Париж. Нет и мысли сравнивать Михаила Германа с этими персонажами, не брезгующими никакими средствами ради своей цели. У него лишь перо, собственный выбор и, естественно, то, что благодаря иным историческим условиям он получил независимость, которая отныне позволяет ему иметь в Париже свою жизнь, свою гостиницу, свои кафе, своих друзей.

Книга эта в известном смысле – рассказ об освобождении, прежде всего внутреннем разумеется, и о завоевании Парижа, но более всего – об обретении собственного достоинства. Маленький мальчик, читавший Дюма в деревне Черной, воплотил свою мечту, лишь силою разума войдя в мир, противостоящий всему тому, что было для него более всего ненавистным.

Речь вовсе не идет об эмиграции, но о процессе болезненном – об обретении двойного самосознания, как принятого говорить, «второго я».

В откровенной, чисто биографической книге «Сложное прошедшее» Герман сосредоточен на пути формирования своего русского «я». «В поисках Парижа» – другой аспект жизни: исследование и построение своего французского «я». Автор скромно напоминает, что, в отличие от настоящих французов, ему не приходилось ни бороться, ни работать, ни страдать, чтобы отвоевать свое место в Париже.

С этим нельзя согласиться. Его сражения происходили, разумеется, в совсем иных пространствах, но ему удалось сделать себя русским парижанином или, если угодно, россиянином из Парижа. Это напоминает о том, что сделал – в совершенно ином варианте – Андрей Макин, автор «Французского завещания». Здесь тоже осознание и создание своего европейского «я», восстановление европейской идентичности среди трагедий ХХ века.

Укоренившееся в наших переводах произношение «л’Оксеруа» – неправильно.

В. Сытин. Совсем немного Парижа. М., 1962, с. 31. Даю точную ссылку, поскольку современный читатель может просто не поверить, что такое писалось и печаталось.

Вот один пример: «Les fruits tombent parfois par terre avec un bruit sourd. Cela ferait penser Newton а choses graves et ne me fait que songer а aller les ramasser…» («Плоды падают на землю с глухим шумом. Это заставило бы Ньютона подумать о серьезных вещах, а меня наводит лишь на мысль о том, чтобы пойти собирать их…») Блеск фразы в том, что А. С. играет со словом «серьезный, тяжелый» (grave), от которого происходит и слово «gravitation» (гравитация, земное тяготение).

Я сохранил слово «неловко», хотя сейчас оно и кажется лишним, сохранил как свидетельство времени. За свои действительно многочисленные поездки в Париж в последние десять лет я не обязан ничем и никому, но репрессированное сознание и понимание того, как много достойных людей не сумели туда съездить, не позволяют избавиться от некоторого смущения.