Еще жилье и заготовка продуктов не были закончены, а Михаил уже требовал, чтобы все мужчины немедленно приступили к лесозаготовкам: рубке леса и подвозу бревен к берегу реки. Весной его следовало сплавить в устье к морю.
Петр Яковлевич категорически отказался работать на брата и продолжал заниматься своим хозяйством. Андрею же и его другу, и даже Кате, пришлось отправляться в тайгу, где уже начали стучать топоры и звенеть пилы остальных рабочих.
Все новые жители этого заброшенного уголка Приморья, находясь целиком в зависимости от своих эксплуататоров-подрядчиков, были совершенно оторваны от мира. Они не знали, что в это время происходит не только в далекой России, но даже и в сравнительно близком Владивостоке. Загруженные тяжелой работой, стремясь сделать ее как можно больше, чтобы заработать достаточно, все они с рассвета и до темноты проводили жизнь в лесу на рубке и вывозке отличного строевого леса.
Так прошла зима 1921–1922 года. Наступила весна. Вскрылся Тумнин. Лес сплавили и погрузили на подошедший японский пароход, однако, обещанных длинных рублей пока не получили. Михаил Пашкевич аккуратно подсчитывал заработки каждого рабочего, в том числе и членов семьи Петра. По его подсчетам выходило, что Андрей и его товарищи и даже Катя заработали уже огромные суммы, но, как заявил Михаил, лесопромышленник, купивший лес, окончательный расчет произведет только осенью, когда придет второй пароход и заберет оставшийся лес.
Кстати сказать, большую часть его еще предстояло сплавить. Пока же, как опять-таки заверил Михаил, наниматель дал только небольшой аванс, который у всех рабочих, в том числе и у семьи Петра, даже не покрывал того, что было выдано ранее и стоимости тех продуктов, которые забирали зимой из лавки подрядчика.
Для того чтобы как-то улучшить свое существование в ожидании получения расчета, всем переселенцам и прежде всего семейству Петра Пашкевича пришлось заняться сельским хозяйством. Разработав небольшой участок земли под огород, Андрей выяснил, что местное население – орочены, страдают из-за отсутствия табака. А у ороченов курят все, мужчины, женщины и даже дети.
Раньше они выменивали табак на рыбу и меха у моряков пароходов, заходивших в бухту. Сейчас пароходы заходить в эту бухту перестали, пропала и возможность обмена. Среди многочисленных запасов различных семян, предусмотрительно взятых с собою Акулиной Георгиевной, нашлись и семена табака. Посеянные в девственную почву, удобренную золой, появившейся от сжигания валежника и выкорчеванных пней на площадке, разработанной под огород, семена табака прекрасно взошли и к середине лета 1922 года, дали большой урожай. Выменивая листья этого табака, прошедшего под руководством Петра Яковлевича некоторую обработку, на мясо, мех и даже на царские деньги у ороченов, семья Петра получила еще один побочный источник дохода.
Сплавленный лес сплотили и подготовили к погрузке на пароход. Но японцы так и не приехали. Зато с проходящего куда-то на север пассажирского судна на шлюпке Михаилу Пашкевичу доставили письмо о его компаньоне, уехавшего на первом пароходе после погрузки леса. Получив это письмо, Михаил Яковлевич Пашкевич стал мрачнее тучи, и даже ближайшие домашние (жена и дети) боялись к нему подступиться. С содержанием полученного письма, да и то больше по необходимости, так как сам был не очень грамотен и написанное разбирал плохо, он поделился только с сыном Гавриком. Последний после прочтения письма буквально впал в бешенство, причем кроме проклятий, невероятно грязных ругательств, направленных вообще неизвестно куда, Гаврик нашел и конкретное применение своему гневу. В этом письме, по сведениям, полученным неизвестно из каких источников, наряду с прочими, предостаточно неприятными для Михаила Пашкевича и его белобандита-сына новостями, сообщалось и то, что старшая дочь его брата Петра, Людмила, вступила в какую-то безбожную и пакостную организацию, называемую «комсомол».
Ни Михаил, да, пожалуй, никто из его семьи, также как из семьи Петра Яковлевича, в то время даже и не представлял себе, что это такое за «комсомол». Хорошо знал это только бывший белый офицер Гаврик. Его бешенство нашло выход. Как почти всегда, он был пьян. Схватив топор, он бросился в дом к Петру, чтобы зарубить Акулину Георгиевну, родившую и вырастившую такую дочь. К счастью, той дома не оказалось. Излив свой гнев на ни в чем не повинных скамьях и столе, Гаврил Пашкевич бросился искать Акулину Георгиевну во дворе. Но та, уже предупрежденная рабочими, надежно спряталась. Члены ее семьи, мужчины Андрей, Семен Игнатьевич, да кое-кто из рабочих, приготовились ее защитить (ведь все они имели огнестрельное оружие), протрезвевший от бешенства Гавриил, будучи порядочным трусом, счел за лучшее исчезнуть из поселка.
Читать дальше