Михаил Гефтер - 1917. Неостановленная революция. Сто лет в ста фрагментах. Разговоры с Глебом Павловским

Когда все способы разрешения конфликтов перестают действовать, а новых нет, является фигура протагониста . Ситуация критическая, она затрагивает основы человеческого существования! И в этих обстоятельствах протагонист – это человек, принимающий на себя решение, которое заведомо не может быть исполнено им одним. Трагичность в том, что человек, который принял решение, знает: известные способы не сработают.

А он не фанатик! Он если безумец, то не абсурдист – но принимает решение на себя и этим способен повлиять на ход других. Хотя не знает, повлияет он или нет. Чаще всего он может усугубить ситуацию, потянув за собой хвост человеческих гибелей. И в любом случае он может погибнуть сам. То есть он всегда преступает, он преступник.

С этой точки зрения протагонист, принимая на себя решение ситуации, заведомо неразрешимой для человека, содействует прозрению. Он катализатор прозрения – люди замечают то, чего прежде не видели, хотя оно было. У Шекспира все, кто окружает протагониста, не видят того, что видит один он. Только Гамлет видит, что весь Мир – тюрьма, а Дания – худшая из арестантских. Начиная, Гамлет не знает еще, что ему предстоит.

– Не любой ли мыслитель таков?

– Нет, конечно. В действиях протагониста от начала и до конца участвует мысль, что действие должно претворить в поступке. Вне поступка протагониста не будет. Мыслитель же многое может предвидеть, вовсе не будучи протагонистом.

Сахаров сам пишет, что при взрыве водородной бомбы они все радовались и обнимались. Не бормотали стих из индийского эпоса, как в Лос-Аламосе Оппенгеймер, которого при взрыве бомбы охватило чувство ужаса. Возможно, у Сахарова в тот момент вовсе не было ужаса. Он человек русской советской выучки, это не отнять. Не испытания ядерной бомбы стали пунктом его пробуждения; исходный пункт – конфликт с Хрущёвым.

Столкновением с Хрущёвым Сахаров создал трагическую ситуацию. Он вдруг осознал две вещи: что употребление этого оружия зависит от бесконтрольного человека и что сама бесконтрольность подбирает соответствующих себе людей – а других подобрать не может! Настоящий Сахаров, который нам важен, начинается, когда открывает истину: он создал нечто, меняющее жизнь и способное с ней покончить, – но не он хозяин содеянного. Он лишен возможности на что-либо повлиять и обнаружил полное отсутствие способов выхода из этого положения.

– То гда он виновник, да.

– Касающийся лично Андрея Дмитриевича момент – осознание им беспомощности. Оно породило энергию ответственности и повело к принятию решения, которое кажется фантастичным, либо (что важно для советских условий) выламывающимся из стереотипа. Тут нужно затронуть момент его «непатриотического» поведения. Сахаров сознает, что опасность представляет собой его родина – мы сами, Советский Союз. В том числе из-за его собственных действий. Опасность эту он видит даже в большей мере, чем люди Запада. Но кто для него источник угрозы в час беспомощности и перелома в судьбе? Для Сахарова источником опасности не является социализм или советский строй. Опасны мы как люди в данном составе.

– Разве не отсутствие демократических институтов, которые позволяли бы контролировать их действия?

– Нет, в первичном акте трагического осознания ясно одно: в чьих руках сверхоружие – и кто они, эти люди?

Сахаров осознал чудовищность ситуации, при которой мы, советские, персонифицированные в вождях, лишенных человечности и наделенных абсолютом власти, можем извести жизнь на Земле. Осознав глобальную угрозу и приняв на себя ношу решения, он реализует ее – все чаще, все больше – в защите отдельных людей, участии в их жалких судьбах! Этим обратным ходом Сахаров и развивается в трагического протагониста. Он обнаруживает способность приобщать других к своему решению. Выходит на безумную идею: ради спасения людей надо, чтобы и на Западе довооружались!

Переход к защите частной судьбы обогатил его первоимпульс. Им он заражает людей, которые, может, так бы не действовали, да и вообще не способны к действиям. Но пример Сахарова, просачиваясь в полуматерную человеческую советскую толщу, помогает рядовому человеку почувствовать себя источником власти. Пусть в неразвитых, зачаточных формах.

Будучи человеком европейского типа, Сахаров в общем не вписывается в Запад. Для него процедурные моменты важны (он рациональный человек и ученый, для которого существенна процедура). Вместе с тем по-человечески выговоренное слово имеет для Сахарова не меньшее значение, чем ювелирно отработанная процедура. С этой точки зрения он человек российский без натяжек. Реализовавший то, что России XIX – XX веков никак не давалось: чтобы человек, принадлежа интеллигенции, брал на себя решение общих судеб, оставаясь самим собой, интеллигентом. Из Сахарова был бы прекрасный президент России, но и тогда он оставался бы Сахаровым.