Михаил Гефтер - 1917. Неостановленная революция. Сто лет в ста фрагментах. Разговоры с Глебом Павловским

О Сталине же разговор особый. Гершенкрон явно имел в виду не столько Ленина, сколько Сталина. Но в каком отношении реальный Сталин находится к реальному большевизму? В каком отношении находится Сталин с тем, что его подготовило, и чему он навяжет тоталитарный финал?

– Я критично отношусь к идее отмирания государства. В истории социализма она играла колоссальную роль и вдохновляла Ленина в 1917 году. Вне этой идеи не понять, с чем он шел к Октябрьской революции и какую моральную санкцию на начатое себе давал. Но идея отмирания государства предполагает, что государство в какой-то момент становится всеобъемлющим, вбирая в себя все жизненные проявления людей. Государство становится революционным Левиафаном. Затем Левиафан сам себя сокращает, преодолевает и отмирает. На этой слабинке великой идеи ее ухватил Сталин. Когда Левиафан ради будущего отмирания стал всем, Сталин просто остановил процесс и закрепил его в таком состоянии. Окостенелым наружным панцирем по отношению ко всей жизнедеятельности страны.

Вообще неразумно называть Россию государством – нужно другое слово. Государство внутри европейской цивилизации исторически складывалось в треугольнике, где двумя другими углами являлись общество и нация . Государство наступало, раздвигая пределы власти, а общество противилось его экспансии. Сопротивление общества при этом ассимилировалось, преобразуя жизнь государства. Циклы конфликтов формируют характер нации, делают ее более открытой по отношению к себе – и к миру, здесь обоюдная связь. Или более закрытой по отношению к себе и к миру, опять взаимная связь.

– Не парадокс ли судьба идеи отмирания государства? Воодушевлявшая в 1917 году на антиимперскую революцию в России, она вошла в государственный состав имперского тоталитаризма. Ею санкционировано безмерное расширение политической власти: только став всем, власть упразднит себя, заменив на «общественное самоуправление». На этом примере видно, сколь всеяден тоталитаризм и сколь разносоставен был его генезис.

– Едва произнесено демоническое слово «тоталитаризм», как над нами встает тень Сталина и звучат назойливые параллели Советов с фашизмом.

– Фашизм я вообще считаю вторичным. Любопытно: когда фашизм в Италии едва наметился, Ленин на него отреагировал. В отличие от всего, что он говорил в 1919–1920 годах, и особенно в 1921–1922-м, Ленин твердит: Европе нельзя следовать русскому опыту. Из фашизма Ленин извлек не ожиданный урок – не учитесь у нас!

Тоталитаризм – оборотень попыток революции породить «нового человека» и стать единоосновным человечеством. Иначе его не понять, и рисуют современный комикс: «шариковы» рвутся к власти, проходимцы походя овладевают Кремлем… Думаете, раз тоталитаризм явление гадкое, он и порожден силами зла? Это же не так. В глубинных истоках тоталитаризма – нравственное перенапряжение страстей эгалитарности. Теоретик сталкивается с приобщенностью к тоталитаризму огромной массы людей, которые были его инструментом и жертвами одновременно. Пьедесталом, объектом и даже субъектом тоталитаризма – в той мере, в какой тут можно говорить о субъекте.

С этой точки зрения объясним сталинизм как тип тоталитаризма, где подавление имеет агентом самого подавляемого. Импровизированная «добровольность» стала техникой самоутраты людей – вот существеннейший момент сталинского режима, его строя и структуры. Вот что подводит нас к парадоксам и феноменам этой самоутраты, совершавшейся иногда на высоком интеллектуальном и художественном уровне. Сверху ли донизу, снизу ли доверху – но при заниженной пороговой отметке личного сопротивления.

Сталин, не читавший Зигмунда Фрейда, утилизировал свойства подсознательного в человеке. Подсознательное – это же не утробное животное начало, а начало активное. Обращение Сталина к его источникам прослеживается в формах речевого поведения, в риторике, которую тот насаждал – и насадил с успехом. Конечно, русская революция, перевернув социальные пласты, все переставила местами, но и лично Сталин добился немалого. Он так изменил русские речевые навыки, что это проявляется по сей день.

– Язык превратили в суконный неиндивидуализированный «канцелярит».